Бортпроводница. Крис Боджалиан
Будь убийцей Алекса работник «Роял финишиан», ему наверняка не составило бы труда отпереть дверь.
У Кэсси хранилась непочатая бутылка любимого красного вина, кьянти, которое она держала для особых случаев. Она напомнила себе, что поклялась никогда больше не пить. Одиннадцати еще нет. Может, сходить в дежурную аптеку и купить пузырек какого-нибудь болеутоляющего со снотворным эффектом? Или лекарство от простуды с успокоительным?
Да гори оно синим пламенем, все равно не уснуть! Если остаться дома, единственная перспектива – проворочаться в постели несколько часов, пока наконец не начнут гаснуть огни в Эмпайр-стейт-билдинг, а потом, в два-полтретьего ночи, дойдя до отчаяния, откупорить кьянти. Она просмотрела в своем «Тиндере» профили нескольких мужчин, но ни одно лицо ее не заинтересовало. Потом перечислила в уме знакомых женщин, которым можно написать с вопросом, где они и готовы ли уйти в отрыв. Начала Кэсси с тех, кто терпимо (некоторые едва терпимо) относились к ее пьянке, потом переключилась на тех, кто аплодировал и накачивался вместе с ней. Их набралось примерно равное количество. Ей нужны были и те и другие, но с разными целями. Первые – чтобы защитить и извиниться за нее перед хозяевами вечеринки, посетителями ресторана и гостями свадьбы, возмущенными ее поведением и сквернословием. Вторые – чтобы подстрекать ее на «подвиги», например снять верх от купальника или размахивать кием для пула, как копьем. В итоге она не написала никому. Сегодня она будет одинокой волчицей. Иногда так лучше для всех.
Итак, не особо гордясь собой, но и не испытывая сильного к себе отвращения, Кэсси приняла душ, натянула соблазнительные обтягивающие джинсы и белую блузку, идеально подходящую для субботнего июльского вечера, и вышла во тьму. Губы она накрасила помадой того оттенка, на котором настаивала авиакомпания, – темно-красного, чтобы слабослышащие могли читать по ее губам в случае аварийной посадки.
Не старовата ли она, чтобы танцевать босиком на полу, липком от пива, в темном клубе в Ист-Виллидж, страдая от временной потери слуха, поскольку музыканты включили свои гитары в режим реактивных двигателей? Возможно. Но она – не единственная женщина, которая вдруг разулась. И едва ли самая старая. Она не беспокоилась ни о своем возрасте, ни о своих ступнях, потому что была трезва и неожиданно получала от этого удовольствие. Именно по таким безрассудствам и томилось ее сердце. Она нашла бар, где играли музыканты и бушевала вечеринка. Лето в самом разгаре, а вокруг такие красивые люди. И Дубай где-то далеко-далеко. Парень, с которым она танцевала, – актер с роскошными длинными медового цвета волосами под Грегга Оллмана, – только что приехал из Виргинии, где шесть недель играл Шекспира. Он сказал, что ему тридцать пять, а здесь он оказался потому, что один из чуваков, стоявших сейчас на сцене, этой весной участвовал вместе с ним в бруклинском спектакле. Для мюзикла понадобился гитарист, который пел бы во время представления.
– Уверена, что нельзя угостить тебя пивом? – прокричал