Священная зима 20/21. Мария Степанова
ак дуб
Как сруб
Как храм
Летучие фракции снежного праха
Пикируют кавалеристами
На повинную голову
На самую ее маковку
Пора в зимнюю спячку:
Как труп разъятый в пустыне лежатый
Как остановите-вагоновожатый
Как положено
Лежать, где уложено
Жил был заяц со своей лисицей
У самого синего моря
Они жили в ветхой землянке
Потом построили дóмы:
У лисы стала избушка ледяная,
У зайца, говорят, слюдяная,
Из чистых заячьих слезок,
Из грустной слюны капустной
Жили-жили, никого не ели,
На праздники пускали фейерверки.
– Видела сон: стол. А на том столе
Не стоял, но лежал прекрасный человек.
И на нем было надето:
одежда серая, соболем опушенная.
– Матушка, Всемилостивейшая Государыня!
– Марморный мой красавец.
Мой голубчик бесценный и беспримерный.
Право, крупно тебя люблю. Сам смотри.
Тут-то и все уснуло:
И ветер в трубе, и огонь в очаге,
И боль в голове, и в кране вода.
Тут-то и все застыло:
И парикмахерша в халате после смены,
Вытянув ноги, глаза полузакрыв.
И бездомный в остановившемся трамвае,
И светофор, едва зажегший желтый свет,
И в зимнем воздухе дубинки полицейских,
И небо желтое, подпертое столбами пара,
И люди в шубах шапках автозаках,
И люди, находящиеся по месту жительства
С полупрозрачными домашними растениями,
C неговорящими домашними животными,
С вещами теплыми, с напитками холодными
Мы, переложенные снегом для сохранности,
Как папиросною бумагою картинки,
Вдруг стали стоп.
Как вспомню, как собирался на пожизненное —
Тогда первый раз во мне закоченела душа,
Словно знала, чему ей теперь пора учиться, —
И жена плачет, и друзей двое, кто посмелее,
А дочка в отъезде, вернется, а меня нет,
И уже светает, а я полночи жег документы и рукописи,
Ни одежды не взял, ни рабов не выбрал в дорогу.
Как вспомню – и сразу уже на корабле,
Море вокруг, и на палубе тоже море,
Кормчий молится, рев вод, мат матросов,
Хлещет в ноздри волна, а я знай пишу,
Поглядим, кто раньше устанет, буря ли, жалоба.
Как мы оказались в этом шкафу?
(Как я оказалась в этом гробу?)
Кажется, мы не одни в этом шкафу:
Косматые допотопные шкуры,
Смерзшееся, в льдинках, руно,
Шубы с глубокими темными берегами,
Блуждаешь в них (блуждаем в них) как в лесу,
Запах грозный, морозный, дело к закату,
Оспинами на снегу следы.
В стороне чужой и дальней
Гроб качается хрустальный,
Снег валит, горит звезда,
Ходит гроб туда-сюда
Над землей пустого места,
Спит во льду твоя невеста.
Снится Мари Штальбаум,
Что она в глубоком колодце —
В рукаве папашиной шубы:
Тесно, темно, пахнет нафталином,
Шуршит шелковая подкладка,
По стенкам банки и банки
С летним малиновым вареньем,
Белый-белый свет в конце туннеля,
Лесенка круче и круче,
Ступеньки реже и реже.
…Снится Лариной Татьяне,
Что она выбегает навстречу,
А земля давно уже остыла:
По колена в снегу колонны
Барского дедовского дома,
Ни тропинки, замело дорогу,
Замело по крест колокольню.
На кладбище не видать надгробий.
За сугробом, розовым от солнца,
Как ряднина, разбегается равнина.
Не сядем в санки, не поедем
В лес еловый ужинать с медведем.
Снятся Овидию в Томах
Римские белые гуси.
Снится