Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах. Коллектив авторов
спрашивал сухощавый сапер и крепко ругался.
– Обожди, – отвечал ему связист. – Вот рассветет, и пойдем. Иначе ни мы немцев в темноте не увидим, ни они нас, – едко шутил он. – Помнишь, как в декабре ходили на рассвете.
Настроение портилось. Уже тянуло ко сну. Плясать устали, а перестанешь плясать – мерзнешь. Уже начало светать, а не было похоже, что наше командование готовится к наступлению. На лицах усталых солдат появились улыбки.
– Видимо, сегодня не пойдем, – заметил старик.
Кто-то выразил робкую надежду и подозрение, что вообще больше в бой не пойдем, а здесь нас сменят, отведут на отдых. Эти высказывания заронили в наши головы сомнения в отношении боя.
– Но ведь не за красивые глаза же нам выдали сухой паек, – мрачно пробормотал связной 5-й роты.
Я начал быстро бегать по траншее, согрелся и вскарабкался на бруствер. Немецкий берег был отчетливо виден. Я взял бинокль и стал внимательно прощупывать оборонительную линию врага. Никаких признаков жизни, будто фрицы покинули город, только в глубине виднелись жиденькие клубы дыма.
Город Шлиссельбург казался мертвым. И вдруг у самого уха взвизгнула пуля. Бинокль, видимо, блестел стеклами и выдал меня. Снайпер промазал. Я тотчас же спрыгнул в траншею. Пусть фриц считает, что «снял» еще одного русского. ‹…› Ребята смеялись. ‹…› Скоро из КП вышел начальник штаба Селедкин и отдал приказание связным вести наблюдение за противником, а сам пошел в сторону тыла. ‹…›
Я весело заметил товарищам:
– Моя очередь прошла – извольте наблюдать.
– На кой черт башку под пули подставлять, – вяло промычал связной 4-й роты. – На это есть наблюдатели.
– Боятся, что мы без дела с ума сойдем, – предположил второй, но взял бинокль и влез на бруствер.
Скоро посыпались пули. Он укрылся в траншее.
– Наше с тобой счастье, – обратился он ко мне, – что у снайпера или руки замерзли, или они у него трясутся с похмелья, а не то без боя черту бы душу отдали.
Второй забрался наверх, как он сказал, для видимости и головы не поднимал.
Скоро пулеметные очереди стали бить по брустверу, и пули снайпера свистели над ходами сообщения. Далее ходить стало опасно. Вероятно, на колокольне засели снайпер и наблюдатель.
Скоро начальство покинуло КП, и мы забились туда. Коптила коптилка, с потолка лилась вода. Вместе с водой на лицо и за шиворот стекала копоть. Лежать пришлось на сырых, грязных и холодных досках. Знобило. Хотелось спать, но заснуть было трудно. Табаку ни у кого не было. С ума все посходили от нервоза, лучше и не спрашивай ни о чем никого – как звери. И все-таки я уснул и часа два проспал тревожным лихорадочным сном, а потом пошел опять наблюдать.
Обед мне принес товарищ. Четверть котелка гороховой холодной воды и полтора фунта хлеба. Я быстро разделался с ними и вновь нырнул в черную пасть входа впитывать холодные, грязные потоки воды, глядя на гигантские тени голов от глиняного светильника.