Пробуждение под редакцией Елены Гиршфельд. Даниэль Зеа Рэй
чтобы забрать ее душу, вовсе не мифические создания, а реальные люди, стоящие подле нее. Чужие голоса пронзили чуткий слух, словно тысячи криков гибнущих людей, молящих о помощи. Только умирали на самом деле не они. Умирала как раз-таки она. Или не умирала?
Ключевой вопрос и оказался ответом: нет, она не умирала. Слезы горечи оросили ресницы, и сдавленный стон безысходности проник в пространство вокруг. Она все поняла.
– Год? – спросил чужой охрипший голос, оказавшийся ее собственным.
– Она что-то говорит, – забеспокоились люди вокруг.
Кто-то надел ей на лицо кислородную маску, но она не собиралась так просто сдаваться. Попытка поднять руку не увенчалась успехом: у нее не было никаких сил.
Кто-то склонил к ней голову и приподнял маску:
– Год? – прошептала она на идо, который узнала в их речи.
– Три тысячи пятьсот шестьдесят пятый, – ответил звонкий женский голос.
Она закрыла глаза и больше не плакала. Она знала, для чего они это сделали. Она помнила имя того, кто предал ее.
– Катьеирина?
Она обернулась и увидела в дверях довольно высокого и широкоплечего мужчину в одном из нелепых нарядов, которые носили люди за стенами этого здания. Волосы незнакомца были острижены у самых корней, а на голове среди них виднелся затейливый темно-синий рисунок.
– Вы опоздали, – она снова отвернулась к окну.
– Я и сам об этом знаю, – мужчина подошел к кровати, на которой она сидела.
– А извиняться среди вас не принято? – не глядя на него, произнесла она.
– А среди вас?
– Было.
– Среди нас тоже было, – ответил мужчина.
Она повернула голову и теперь уже более внимательно посмотрела на гостя. Катерина знала, что время изменило человечество за все эти годы. Исчезли светлые оттенки волос, кожа стала более смуглой, а глаза потемнели настолько, что светлым цветом оказался шоколадный оттенок, а не серый, как у этого незнакомца. Был ли он из ее времени или родился позже? Сейчас это не имело значения. Он пришел за ней как неравный по происхождению, как часть того мира, в котором она оказалась. Поэтому, когда бы он ни родился, для нее он был одним из них.
– Могу я узнать ваше имя? – спросила она, поднимаясь с места.
– Маркус.
– Очень приятно, Маркус. Катерина.
– То есть Кайлин, – исправил он.
– Здесь все называют меня этим именем, – Катерина пригладила смятое покрывало. – Почему не Кэтрин тогда?
– Все меняется, и имена тоже, – Маркус подошел к окну и посмотрел на вид, открывающийся с высоты десятого этажа. – Вы русская, а этот язык умер сотни лет назад точно так же, как и все остальные. Что же вы хотите от имен?
– Я хочу, чтобы имя, данное мне родителями, осталось прежним, – в голосе прозвучал протест и некое упорство, как будто Катерина пыталась убедить Маркуса, что есть вещи, которые нельзя забывать. – Хочу, чтобы язык, на котором разговаривал мой народ, понимал хоть кто-нибудь.
– Война стерла грани между людьми, – он посмотрел вверх на ровные ряды