Хор мальчиков. Вадим Фадин
себя, что всякая симпатия есть вещь преходящая, и, когда вечером остался наедине с отцом и уже никак нельзя было бы промолчать, небрежно бросил шутливым тоном, едва пришлось к слову:
– Смотри, пап, не заведи романа.
Алексей Дмитриевич вполне серьёзно и пространно ответил, что почему бы и нет и что, впрочем, уже завёл.
– И ты можешь мне это говорить? – спокойно поинтересовался Митя.
– Будь это пустяковый эпизод – не мог бы.
– Она, папа, кажется, слишком молода.
– Для меня определённо нет. Но ты прав: так же определённо я для неё слишком стар.
Подумав, что разница в четверть века должна бы одинаково смущать обе стороны, Митя присмотрелся и к своему месту между ними: мать умерла, когда ему было одиннадцать, и на столько же лет была старше него предполагаемая мачеха. Он едва не сказал отцу: «А не закадрить ли мне какую-нибудь её подружку?»
– Что она умеет делать? – задал он свой обычный, о всяком новом человеке, вопрос.
– Люда – художница.
– Ты что, вращаешься в этих кругах? В богеме? Новость для меня.
Алексей Дмитриевич развёл руками: мир, ответил он, полон случайностей, а потом всё-таки объяснил, словно в оправдание, что это не совсем тот случай, что Людмила Родионовна работает в промышленности.
– Как это? Художница – и… не понимаю… Но картины-то она пишет? – с надеждой спросил Митя, сообразив, что у него появляется шанс впервые в жизни попасть в настоящую мастерскую живописца.
Школа была в двух шагах от дома, и Митя после уроков всегда шёл в какой-нибудь гурьбе, которой только ещё предстояло истаять в следующих кварталах, теряя от подъезда к подъезду по человечку. Но в этот день из-за нечаянной заминки в раздевалке у него образовался лишь единственный попутчик, Толя Распопов; того мало кто из одноклассников звал по имени (в классе к тому же было ещё два Анатолия), а лишь по прозвищу: Раз Попов, два Попов или покороче – Распоп.
Оттого что сейчас они шли только вдвоём, Мите стало неудобно, едва дойдя до своей двери, исчезнуть, махнув на прощанье рукою, и он предложил:
– Зайдёшь?
Толя замотал головой:
– Что ты, у меня игра, – и поспешил дальше на свою тренировку, играть в какой-то мяч: в футбол, в баскетбол ли – Митя не вникал.
В передней стоял полумрак: дверь в Митину комнату была закрыта, и это значило, что мачеха дома и работает. Она не стала устраивать себе ни студию, ни просто особый угол для рисования, а с утра, когда пасынок уходил в школу, занимала его комнату, благо та выходила на светлую сторону и там стояли и обширный письменный стол, и даже кульман, приобретённый Митей за бесценок в рассуждении будущего поступления в технический вуз (смелая покупка, если быть суеверным: «Вот обзавёлся – и не поступишь», – подтрунивала она). Обычно ей удавалось справиться со своим рисованием к его возвращению и сразу уйти в город – по заказчикам, по инстанциям, по магазинам, но сегодня её задержало, видимо, редкое в этом сезоне освещение: моросивший накануне мерзкий дождик