О! Как ты дерзок, Автандил!. Александр Куприянов
гнать их прочь. Адель была единственным живым существом в большом и, несмотря на огромное количество мебели и картин, пустом доме. Долгие вечера они сидели вместе у камина. Человек и собака. Сейчас Димичел волновался и даже не замечал произносимых слов. Ему казалось, что он размышляет молча, про себя, но на самом деле все происходило не так. Его мысли вдруг начинали звучать вслух, а может, алкоголь делал свое дело, и теперь, когда он шел к вольеру, поток сознания прорывался, словно ручей из-под таежной коряги. Так бывало с ним на охоте. А может, так случилось еще и потому, что, оставшись один на один с собакой, Димичел часто разговаривал с Аделью. Ему казалось, что овчарка внимательно слушает и понимает его. Если бы рядом с ним сейчас находился посторонний человек (да хотя бы тот же управляющий), он не смог бы разобрать, где хозяин бормочет вслух, а где он просто думает…
Адель не собиралась убегать от хозяина. Она лежала в углу, положив крупную голову на вытянутые лапы.
«Какие у нее мощные лапы, – подумал Дими, – такие лапы совсем не предназначены для того, чтобы душить кур. Они предназначены для того, чтобы гнать зверя, а потом прыгать ему на загривок. На загривок зверя, а не хозяина». А может, он говорил вслух. Адель повела ушами.
Димичел вошел в вольер, аккуратно притворив за собой дверь, сделанную из крупной металлической сетки, Адель подняла голову и посмотрела на хозяина. Адель была умной собакой. Димичел мог отдать руку на отсечение – она уже все знала, смотрела виновато и даже отводила глаза.
– Какая же ты сука, Адель, – сказал Дими и снял карабин с плеча.
И щелкнул предохранителем.
Мало того что ты связалась с какой-то несчастной курицей, говорил он, ты еще осмелилась напасть на меня, своего хозяина, который кормил тебя со своей руки вот с такого возраста. И он показал перевязанной ладонью, какой была Адель, когда ее щенком привели в его дом. Расстояние от ладони до пола вольера было не больше двадцати сантиметров. Дими даже пришлось наклониться, поставив карабин прикладом на дощатый пол, чтобы обозначить беззащитность того щенка овчарки, какой была Адель пять лет назад, когда местные пограничники за ящик пива отдали ее Димичелу.
Со стороны можно было подумать, что поджарый и стройный и действительно еще достаточно молодой человек, правда, с седыми висками, уговаривает сам себя что-то сделать и заранее оправдывается перед окружающими его людьми за нечто проделанное им.
Но вокруг – и на дворе, у вольера, и в самом вольере – не было ни души. Получалось, что все он говорил для себя и для своей собаки, которую собирался убить.
«Зачем я себя уговариваю», – подумал Дими.
И еще он вдруг вспомнил о том, что матерые уголовники, перед тем как выстрелить из пистолета в человека или нанести ему удар ножом, сознательно распаляют себя, чтобы легче, с необходимым в таких случаях куражом совершить убийство. Он про это читал в какой-то книге или видел в кино. И уже почти забыл о поразившем его тогда факте. А сейчас вот почему-то вспомнил.
Он