Чугунные сапоги-скороходы. Дарья Донцова
был готов сразу. Юрия отвезли в операционную. Мгновенно сделали все необходимые манипуляции, предварительно дав наркоз. Затем поместили в отдельную палату с санузлом. Наркоз еще действовал, виолончелист находился в полудреме и быстро заснул.
Утром, когда Юрий открыл глаза, в палату со сладкой улыбкой вошла прехорошенькая медсестра и, прощебетав:
– Здрассти, кушайте на здоровье, – поставила перед ним переносной столик и сняла крышки с тарелок. Вот тут Мильштейн потерял дар речи. В больнице в качестве первой трапезы предлагались тосты с икрой, омлет с зеленым горошком, ломтики ананаса, чашка настоящего, не растворимого кофе и булочки с корицей. Когда медсестра ушла, музыкант вспомнил, как вокруг него бегали доктора, как вел себя врач в рентгенкабинете, как его погрузили в сон перед тем, как накладывать гипс… Потом он окинул взглядом отдельную палату, сообразил, что за небольшой дверцей в стене прячется санузел, и наткнулся глазами на… ананас. Заморский фрукт его просто убил! С продуктами в стране туго, а тут такая экзотика! Что происходит? Тут дверь в палату открылась, вошел стройный мужчина, похоже, ровесник музыканта, сел на стул и сказал:
– Давайте познакомимся. Михаил Григорьевич Воробьев, главврач больницы.
Он помолчал пару секунд и продолжил:
– Отец мой Григорий Изович Розенберг. Вы же еврей?
Мильштейн окончательно растерялся, но кивнул.
– Истинный еврей истинному еврею всегда поможет, – заявил Воробьев, – виновник аварии мой сын Игорь. Он сломал вам руку и ногу. У меня предложение. Я лечу вас в человеческих условиях, еду вам будут привозить мои люди. Любой ваш каприз за мои деньги. Подходит?
– А что должен сделать я? – осведомился Юрий.
– Вы должны забыть, что попадали под машину, – объяснил Михаил Григорьевич. – Если кто поинтересуется, что случилось, скажите: «Полез дома на антресоли и упал с лестницы». Мы останемся друзьями, вы получите вместе со мной лучших врачей Москвы. Ни у вас, ни у членов вашей семьи никогда не будет проблем с оказанием медпомощи. Бесплатной. У нас с женой, Маргаритой Львовной, два сына, я не хочу, чтобы один из них попал на зону.
Мильштейн попытался сесть.
– У меня две дочери. И вообще один истинный еврей глаз второму истинному еврею не выклюет. Рухнул я со стремянки, сам виноват, дурак!
Михаил обрадовался, велел принести в палату все, что могло бы развлечь музыканта. Юрию притащили книги и зачем-то альбом для рисования, карандаши. Виолончелист начал, как он потом говорил, марать белую бумагу, увлекся, главврач увидел ироничные работы больного и пришел в восторг. Оказавшись дома, Юрий переписал свои произведения красками. Воробьев, у которого повсюду были связи, попросил одного приятеля устроить выставку картин Мильштейна. И все они быстро продались.
После травмы играть на виолончели было трудно. Постановка левой руки на этом инструменте должна содействовать достижению точной интонации, обеспечить удобство переходов