Во имя Мати, Дочи и Святой души. Михаил Чулаки
привела в ту самую молельню:
– Потому что брюхо норовит нас грешных первей всех от Госпожи Божи отвлечь. Так чтобы и не забывать Её-Их каждую секунду! – продолжала добросовестно наставлять усаживая на подстилку. – И за столами рассиживаться – брюхо тешить. Как молим – так и едим. Сколько намолим – столько и дастся. Но сначала – росы утренней. Тоже благодать нам послана от Её-Их.
Пить-есть хотелось, но любопытство не оставляло:
– Как ты сказала? От Ёх?
– Госпожа Божа наша едина в троичности Мати, Дочи и Святой Души. Поэтому грех сказать Она, грех сказать Они, а нужно на дыхании вместе: Она-Они. Грех сказать Её, грех сказать Их, а надо на одном дыхании: Её-Их.
Хорошо, спросила вовремя! А то бы нагрешила, обидела бы Госпожу Божу неверным словом – Она бы и припомнила. То есть: Она-Они припомнили бы! Да уже и согрешала раньше – надежда только, что Она-Они простят неведения ради.
Горбатый брат разливал в подставляемые стаканы росу из трехлитрового термоса.
Роса пахла какими-то увядшими цветами. Так пахло на похоронах соседа Дмитрия Устиныча, отца Павлика, когда нанесли много венков и букетов. А на вкус холодная и кисловатая как тоник без джина. «Прости Божа, за сравнение нечестивое», – охранительно подумала Клава.
– Есть потом – не обязательно, если грешные твои потроха не попросят, а в росе утренней – благословение Госпожи Божи, без росы утренней нельзя.
И Соня оглянулась вокруг – Клаве показалось, сестра проверяла, все ли впивают благословение с росой?
Все впивали, приговаривая: «Благослови, Госпожа Божа, уста и гортань и всю часть желудочную».
А потом впивались в миски, которые наполняла толстая сестра, черпая из алюминиевого тусклого котла – по контрасту с нимбами и серебряными плащами. Потроха, значит, требовали.
И у Клавы – тоже.
В миске оказалась размазанная овсяная каша.
– Такую в самых-самых английских школах едят! – шепнула Соня. – Мы всё лучшее ото всех, я тебе уже сказала.
За кашей, однако ничего не последовало. Но и не хотелось. Быстро насытились грешные потроха. А кислый вкус росы держался на языке и нёбе.
– Спасибо, Госпожа Божа, за щедрости немерянные, – неслось разноголосо.
Сама Свами при трапезе не показалась – доверяла, значит, помощницам и всему солидарному Сестричеству.
Клава решилась добавить от себя:
– За заботу о части моей желудочной.
Подробная благодарность – никогда не лишняя.
– Пошли в сад, – потянула за собой Соня.
В саду уже развернулись листочки на кустах, хотя весна поздняя. И первые цветочки, названия которых не знала городская Клава.
– Пока – рано, а скоро цветов станет – море! Увидишь еще.
Над дощатым глухим забором виднелись стандартные дома. Странно было, что существует так рядом этот мир, где живут и ругаются скучные люди, похожие на мамусеньку с папусей, и нисколько не похожие на счастливых обитательниц корабля спасательного, принявших Клаву