Во имя Мати, Дочи и Святой души. Михаил Чулаки
Клава словно бы взлетела. Ей казалось, от нее исходит сила, отгоняет эту мерзость, которая отодвигается и вылетает в окна.
– Люди – белые обезьяны! – возгласила Свами. – Люди неверные – белые обезьяны!
И все забормотали, перегоняя подруга подругу:
– Белые обезьяны… белые обезьяны… белые обезьяны…
Отвратительные белые обезьяны – правда! И сама Клава была прежде только белой обезьянкой. А мамусенька с папусей – подавно. А Павлик? Он и до обезьяны не дотягивал. Да все, все, все!
И как же сладко очиститься, уйти из обезьяньего стада!
– Знают только жрачку и случку!
– Жрачку и случку… – забормотали, – жрачку и случку…
– Только мы вышли из обезьян! Только мы познали любовь Божи!
– Любовь Божи… любовь Божи…
И сладко стало, и легко – будто уже в раю.
– Мы спасемся! Наша – жизнь вечная!
– Вечная… вечная… вечная…
– Мы спасемся, когда Госпожа Божа выметет за порог невров и неверок как мусор человеческий! Мусор – в пекло, а нам в чистом доме с Мати, Дочей и Святой Душой – жизнь вечная!
Вечная жизнь – это же главное счастье! Чтобы никогда не лежать в страшном гробу, как сосед Устиныч. Так сосед ведь и был – мусор человеческий, потому и смела его Госпожа Божа в гроб – как в совок мусорный.
Клава познала, что Госпожа Божа полюбила ее, маленькую и ничтожную. Если бы не полюбила, не привела бы сюда, оставила в мерзкой их комнате рядом с обезьяней случкой папуси с мамусенькой.
Полюбила ее Божа, полюбила!!
Полюбила – полу-била. Надо терпеть. Бьет – значит любит.
Кто-то вскрикнул сзади. И сразу несколько вскриков в ответ.
Клава и сама, не помня себя, кажется, закричала.
То ли колокольчик зазвонил снова, то ли в ушах звонили колокольчики небесные.
– Хватит! – донеслось сквозь звон. – Хватит. Очистились на сегодня.
Клава очнулась.
– Ну, кто пописался малость? Сестра Ирочка, ты боровков пощупай. Потому что твари лукавые.
Ира вела из задних рядом двух боровков. Один – Валерик. А другой – кудрявый и светленький – Клава подумала, это и есть тот самый Толик, который целовал Соню в пятку.
Клаву тем временем проверила Соня – тем же жестом, как проверял папусик – дома, далеко.
– Сухая ты, – оглянулась на идущих боровков и добавила: – А я вот – мокрая.
Соня встала.
– Я пописалась малость, сладкая Свами.
– Выходи, – благожелательно кивнула Свами.
Все трое без всяких команд обнажились – знали порядок.
– Пописались малость, значит слова тоже наружу просятся, – сказала Свами. – Всем нам в Слабодном Сестричестве нашем нечего скрывать друг от друга – ни на теле, ни в душе. Ну и скажите громко и прямо мысли ваши. Ты, – она указала на Валерика.
– У меня новые мысли появились, – сразу и свободно начал Валерик, – когда утром увидел новую сестру нашу Калерию. Мне захотелось обнимать ее и целовать больше, чем других сестер. И я пожелал изо всех сил, чтобы сладкая Свами отдала меня ей в боровки. И к�