Проглоченный. Эдвард Кэри
даже не представляешь себе, каких трудов мне стоило заработать на эту комнату.
– Отопри дверь. Я же слышу голоса школьников. Скажи мне, баббу, ведь кому, как не тебе, это должно быть известно: как мне стать настоящим мальчиком?
– Ты не станешь.
– Перестань, я же знаю, что смогу. Научи меня.
– Но это невозможно.
– А что делают дети? Расскажи мне еще раз.
– Они бегают. Они падают и ушибаются. И снова встают. Они гомонят.
– И все?
– Не знаю. – Я и правда не знал. Я был не знаком с этим – из страха и по своему выбору. – Думаю, они грубые. Они орут. Они меня не любят.
– Я тебе верю, бедный баббу. Что еще?
– Они шустрые, да, конечно, очень шустрые. И бесстыжие.
– Ах, мне это нравится! Я буду таким же!
– Они – порождение женщин!
– Все-все?
– Все-все.
– Но здесь нет женщины.
– Нет. Это верно. Поэтому ты – не мальчик и не можешь им быть!
Проводя вместе многие часы, мы играли в нашу игру. Иногда я позволял ему это. И она ему нравилась больше всего.
– Что такое человек? – спрашивал он.
– Я – человек.
– Научи меня быть человеком.
Я не мог убедить его только словами. Мне надо было ему показать. Продемонстрировать.
– Если хочешь быть мальчиком, сиди ровно.
– Ну вот! – И он со скрипом выпрямлял спину.
– Этого недостаточно. Ты должен хорошо себя вести, а иначе буду тебя бить.
– Ладно. А что потом?
– Надо помолиться.
– Помолюсь.
– Отлично: начинай, я послушаю.
– Дорогой папа, возлюбленный баббу, несчастный папочка, пожалуйста, отопри дверь. Аминь.
– Я не могу выпустить тебя на улицу. Ты же убежишь.
– Не убегу. Обещаю.
Я внимательно смотрел на его нос. Он не стал длиннее. На всякий случай я его измерил. Четыре дюйма с хвостиком. Ребенок.
И мы продолжали игру.
– Дети ходят в школу.
– И я буду ходить в школу.
– Они учат уроки.
– Тогда я тоже буду учить.
– Но это же смешно! – рассмеялся я.
Но вот что я вам скажу: в моей голове зародилась идея.
– Я бы хотел попробовать. Прошу тебя!
– Ты убежишь!
– Нет, нет, не убегу!
Я смотрел на его нос. И снова измерил. Все те же четыре дюйма с хвостиком.
– Нет, – вынес я окончательный вердикт.
– Помоги же мне! Ты же можешь мне помочь! Отец, я знаю, ты можешь.
У меня не осталось никаких других доводов, поэтому я сделал единственное, что пришло мне на ум: запер его дома и вышел прогуляться. На воздухе я мог подумать. Мне в голову пришли кое-какие мысли.
Я шагал по улице и, должен признаться, стал мечтать о деньгах – о больших деньгах, – которые могли бы мне легко достаться. Почему бы и нет? Я заслуживал их после всех долгих лет жизни в нужде, разве нет? Я же был мастером, только я. Но