Война, в которой я победила. Кимберли Брубэйкер Брэдли
в неё.
– Что, если не выйдет?
Она сжала мои пальцы в своих на мгновение.
– Храбрей, – проговорила она. И отпустила.
В операционной меня ждал человек в длинном халате и с маской в руках. Он поднёс маску к моему лицу и сказал:
– Когда надену, начинай медленно считать до десяти.
Я протянула до четырёх – и провалилась в сон.
Отходить от эфира оказалось тяжелее. Правая нога зажата, её пригвоздили к месту, не дают сдвинуться. Я пытаюсь высвободиться, бьюсь что есть сил, пот льётся градом. Меня накрывает бомбёжкой, я под завалом. Ногу не сдвинуть. И вдруг я каким-то образом опять в сыром шкапчике под раковиной, в Лондоне, в нашей старой квартирке. Меня заперла в нём мама. Тараканы уже…
– Ш-ш, – мягко прошелестел у меня в ушах шёпот Сьюзан. – Успокойся, всё позади. Всё хорошо.
Ничего не хорошо, что может быть хорошего там, в этом шкапчике под раковиной, дома у мамы…
Руки тоже пригвоздили. Сверху накинули одеяло и подоткнули по бокам.
– Открой глазки, – звучит мягкий голос Сьюзан. – Операция кончилась.
Я открываю глаза. Из мешанины цветных пятен проступает лицо Сьюзан.
– Тебе ничего не угрожает.
Я тяжело глотаю слюну.
– Врёшь.
– Нет, не вру.
– Не могу ногой пошевелить. Правой. Которая кривая…
– Нет у тебя никакой кривой ноги, – говорит Сьюзан. – Больше нет.
Как следует проснулась я уже глубокой ночью. Кровать окружали ширмы, за ними горел тусклый свет.
– Сьюзан? – шёпотом позвала я.
Ко мне подошла ночная сиделка.
– Пить? – спрашивает.
Киваю. Она наливает воды. Пью.
– Сильно болит?
Теперь припоминаю. После операции на правую ногу наложили гипс, поэтому-то я и не могла ею пошевелить. В лодыжке под гипсом ноет тупая боль, пронизывает ногу до коленки.
– Не знаю, – говорю. – Она всегда болит.
– Терпеть можешь?
Я киваю. Стерпеть я могла бы, наверно, всё что угодно.
Сестра улыбается.
– Оно и вижу. Мамка твоя тоже сказала, что ты девка крепкая. – Протягивает мне таблетку. – Нат-ко, выпей вот.
– Сьюзан мне не мама. – И слава богу. Глотаю таблетку, засыпаю.
Когда я снова проснулась, прямо надо мной нависало лицо Джейми. Волосы всклокоченные, точно неделю не расчёсывался, глаза красные, опухшие. Плачет. Я рывком села в испуге.
– Что? – спрашиваю.
Джейми плюх! Мне на кровать. Прямо на гипс. Я аж скривилась.
– Так, полегче, – говорит ему Сьюзан и за плечи оттягивает.
А Джейми ко мне прильнул, лицом в меня зарывается.
Я его обнимаю, поверх его головы на Сьюзан смотрю.
– Что? Скажи же.
– В письме, – говорит Сьюзан, – что вот от леди Тортон пришло, в нём сообщается…
Я киваю. Так и знала, письмо, всё в том письме.
Джейми как взвоет:
– Мама умерла!
Можно