Учитель. Герш Тайчер
и никого не боясь, пошёл во всю мощь.
Такое могло случиться в любом городе, когда угодно, но случилось в воскресенье, 13 июля 1975 года, в Черновцах. За шесть дней до этого дождя я вернулся из Сибири после пяти лет учёбы в университете.
В такой дождь идти некуда, да и незачем. Хочется побыть дома с родителями или помолчать в одиночку. Принимать гостей не хочется, да и не ждал я никого. Стоял без дела у окна, глядя на знакомый до мелких деталей пейзаж. Дождь с новой силой стал отбивать дробь по стеклу. Казалось, что он бил меня прямо по лицу.
Через полчаса ливень закончился так же неожиданно, как и начался.
После дождя Черновцы пахнут по-особенному. Город балует озоном, ароматом свежести, его потайные карманы наполняют запахи сырости. Воробьи купаются в лужах, а голуби хозяйничают на площадях. Именно голуби для меня – олицетворение города, они хозяева крыш и подоконников Еврейского дома, который, вместе со зданием театра, является украшением самой красивой площади Черновцов – Театральной.
Абалаковский5 рюкзак с моими вещами уныло лежит в углу. В нём отцовское трофейное шерстяное одеяло, сибирская финка из Прокопьевска с семнадцатисантиметровым лезвием, три тома Ландау и Лифшица, книга Сухомлинского «Сердце отдаю детям», диплом о высшем образовании, лейтенантские погоны, фонарик-динамо и моя фирменная штормовка. Ещё совсем недавно в Академгородке с близкого расстояния меня безошибочно можно было узнать по запаху, а с дальнего – по фирменной штормовке.
За исключением одеяла это – всё, что я приобрёл за пять лет. Прямо скажем, немного. Нет, была ещё чугунная сковородка, которой я пользовался три года в общежитии. Но она с некоторым моим сожалением оставлена там в наследство первокурсникам.
Я повзрослел и многому научился. Но это случается со всеми и везде. Все мы выросли на то же количество времени, а вот кто научился большему, с помощью анализа определить трудно. Может, я не научился, как надо жить, но я точно знаю, как жить не надо.
Смогу ли я воспользоваться своим положительным и значительно большим отрицательным опытом? На этот вопрос ответ придёт ещё не скоро.
Мне показались целой вечностью шесть дней, проведенных дома. Я отоспался, наелся, повидался с родственниками и близкими друзьями. Побывал везде, где планировал побывать. Обстоятельно поговорил с отцом. Возможно, впервые в жизни. Получилось, как у Марка Твена6. Может, отец был прав и мне не надо было уезжать на учёбу на долгих пять лет. Но теперь – что об этом говорить, уже поздно, время имеет фундаментальное свойство необратимости.
В доме, где родился и вырос, я уже даже не гость, я стал здесь чужим. Меня никто не понимает, да и я не желаю никого понимать. Куда-то временно пропало моё терпение, которое я закалял и растил многие годы. Мои взгляды на жизнь изменились, и сейчас у меня нет желания их менять или кому-либо объяснять.
В Черновцах в эти первые