Письма с фронта. «Я видел страшный лик войны». Сборник. Андрей Платонов
отлогой балки, нисходящей устьем к реке Белой. Пред нами, на той стороне балки, вжились в землю мирные деревянные жилища, и от них зачинались кроткие картофельные огороды, спускающиеся вниз по падению земли. Вдалеке по небу плыли облака над синими холмами Урала, столь ослепительно чистые от освещающего их солнца, что они казались святыми видениями. А под теми облаками лежала открытая, беззащитная земля, в труде и терпении непрерывно рождающая благоухающие нивы для жизни людей.
– Я с детства люблю нашу русскую землю, – сказал Саввин, он умолк и вдруг тихо заплакал, потом захрипел от смущения, прокашлялся, пробормотал сам себе осуждение и произнес: – Наша земля всегда мне виделась такой доброй и прекрасной, что ее обязательно когда-нибудь должны погубить враги. Не может быть, чтобы ее никто не полюбил и не захотел захватить. Еще в детстве я глядел на маленький дом, где я жил с родителями, слушал, как жалобно поскрипывали ставни на окнах, а за домом было великое поле хлебов, и от боли, от страха, может быть – от предчувствия, у меня тогда горевало мое маленькое сердце. Все это было давно, но чувство мое не прошло, мой страх за Россию остался… Потом я вырос, как все растет, меня призвали в армию, а из армии я уже не ушел. Только потом, постепенно, из рядового солдата я стал военным морским инженером; я понял, что умелый, образованный солдат сильнее неумелого. Потом я полюбил корабли. Эти быстрые стальные крепости, казалось мне, должны хорошо оборонять нашу мягкую русскую землю, и она останется навеки нетронутой и цельной…
– Одних кораблей мало, – сказал я моряку. – Нужны еще танки, авиация, артиллерия…
– Мало, – согласился Саввин. – Но все произошло от кораблей: танк – это сухопутное судно, а самолет – воздушная лодка. Я понимаю, что корабль не все, но я теперь понимаю, что нужно – нам нужна броня, такая броня, какой не имеют наши враги. В эту броню мы оденем корабли и танки, мы обрядим в нее все военные машины. Этот металл должен быть почти идеальным по стойкости, по прочности, почти вечным, благодаря своему особому и естественному строению… Броня – ведь это мускулы и кости войны!
Саввин воодушевился, что с ним бывало очень редко, вероятно потому, что свое воодушевление он тратил в тайну своего размышления и работы, и на виду оно не проявлялось.
Я пошел проводить Саввина в госпиталь. Он шел медленно, опираясь на трость. Возле одного деревянного домика, ветхого, глубоко ушедшего в почву, но милого, похожего обликом на дремлющего старика, Саввин остановился. Он долго смотрел на этот домик, думая и вспоминая.
– Сердце у меня слабеет, – произнес он затем, – но жизнь от этой слабости я чувствую как-то лучше…
– Ничего, мы одолеем врага, и на душе опять будет легко, – сказал я спутнику в утешение.
– Одолеем! – странно и злобно воскликнул Саввин. – Надо еще уметь, чтоб одолеть, надо сделать победу из работы и боя!
И он добавил своим обычным, хриплым и кротким, голосом:
– Небольшую долю нашей победы я сделал.
Я удивился и не поверил.
– Где