Зимняя рябина. Вера Колочкова
Ев… Ты очень хорошая, я знаю.
– Да ну тебя, Анька! Не надо меня жалеть, хватит! Хочешь, чтобы я еще и разревелась, что ли? И коньяк закончился, как назло… Но где-то у меня еще одна заначка была, надо поискать…
– Не надо, Евка. Ты и без того пьяная.
– А я еще больше хочу в эту невесомость провалиться, понимаешь? Убежать от своих мыслей хочу. Знаешь, Ань… Мне иногда кажется, будто они сами по себе в голове образуются, без моего участия. Я не хочу, а они все равно возникают и мучают меня. И даже не мысли это, а вполне себе конкретное понимание того, что происходит. Наверное, старею я… Время пришло для мудрости, которой у меня отродясь не было…
– А что за понимание, Ев? Ты о чем?
– Если тебе и впрямь интересно, то расскажу…
– Давай. С удовольствием послушаю.
– Так уж и с удовольствием! Да зачем тебе моя пьяная мудрость сдалась? Хотя… Ладно. Может, и тебе пригодится. В общем, я к таким выводам пришла, Анька… Мы все, которые на своих родителей в обиженках живем, должны их простить и обязательно пересмотреть свои обиды, иначе нам же и трындец будет, если этого не сделаем. Понимаешь?
– Ну, эта мысль не нова, Ев…
– Для тебя, может, и не нова, а для меня – настоящее открытие! Вот послушай… Ты же знаешь, как я свою мать всю жизнь ненавидела, как обижалась на нее, как стеснялась… Ну, что она за мужиками бегает, как ненормальная… И только недавно вдруг поняла, что она в этом и не виновата совсем. И не в болезни тут дело… Нет у нее никакой психической болезни, понимаешь? Просто она по природе такая. Она всю жизнь любовь ищет. Не ту любовь, за которой бабы-потаскухи убиваются, не телесную, а любовь высшую ищет, этот самый романтический эфир… Как маленькому ребенку нужен эфир материнской любви, так и моей мамке… От этой нужности она все на свете и перепутала, бежит на любой огонек, который чуть-чуть блеснет вдалеке, – а вдруг это любовь и есть? Для нее это жизнь была, а для людей – потеха… Наклеили на нее ярлык сумасшедшей потаскухи и довольны. А она как малый ребенок… Такой и до старости осталась. Мозги набекрень съехали, а потребность в неземной любви жива-живехонька. Я как начинаю обо всем этом думать, Ань, так мне жалко ее становится! И ночами реву… Иногда думаю даже, что в ненависти да презрении легче жить, чем в жалости и понимании…
– Нет, Евка, не легче. Ты молодец, что все это поняла, правда. Лучше поздно, чем никогда. Молодец…
– Да ладно тебе. А вообще, спасибо, что поняла меня… Я боялась, что не поймешь. Говорю же – сама стыжусь этого своего… перерождения. Так и прячусь по-прежнему за досадой и ненавистью. А сейчас напилась – и прорвало…
Евка всхлипнула, прижала дрожащую ладонь ко рту. Аня проговорила быстро, махнув рукой:
– Ладно, Евка, не реви! Я ж горжусь тобой, дурочка!
– Спасибо, Ань… И это… Иди домой уже, ладно? Мне сейчас одной побыть надо…
– Да, я пойду. А ты ложись-ка лучше спать, утро вечера мудренее. К тому же у нас с тобой завтра нелегкий день. Банный…
– Ну да, согласна. День и правда хлопотным будет.
– Вот