Нерентабельные христиане. Рассказы о русской глубинке. Петр Давыдов
учат ценить то, что утрачено, и благодарить Бога за то, что было.
Пока отец Алексий был с нами, многое казалось обычным, само собой разумеющимся. Благоговейное отношение к службе, стремление, чтобы в храме все было красиво, начиная с убранства храма до одежды, облачения и даже походки священника. Как бы ни болели ноги, батюшка старался не хромать и не присаживался во время службы даже в тех местах, где это допускает Устав. Служба была динамичной, отец Алексий старался не допускать пауз и неоправданных затягиваний. Несколько раз за литургией звучало живое слово нашего пастыря: после чтения Евангелия, перед исповедью и после отпуста. Признаться, я иной раз ворчала: «Батюшка, ты сегодня уж очень разговорился. Людей много, исповедь длинная, Причастия не дождаться было». На мои сетования отец Алексий обычно отвечал: «А я потому и хотел побольше сказать, что людей много. Ну кто им еще скажет про самое главное, если не священник?» Ну что тут возразишь?!
Как же нам теперь всего этого не хватает! И вся надежда – на милость Божию, на то, что Он все посылает нам по Своей любви, для нашей пользы. В этой надежде – наша радость, уверенность в победе добра. Да, и печаль есть, но – светлая. И свет, знаете, сильнее печали.
Часть 1. Незатейливые истории о жителях русской глубинки
Джекпот и балерина
«Жизнь нашего прихода, – любил говаривать отец Василий, – это нечто среднее между детским садом и психбольницей». Неизменно, правда, добавлял для самых угрюмых и серьезных: «Это шутка. Имеющий уши слышати да слышит».
Шутки шутками, но даже самые угрюмые и серьезные должны были признать: жизнь в Церкви строится по совершенно непонятным правилам, которым нет особого дела до грозных стереотипов, предрассудков и неписаных, а то и писаных законов. Согласно этим законам, не только одна община, да и вся Церковь, наверное, давно бы прекратила свое существование. Проще говоря, Христос, обещая хранить Церковь, иногда делает это с юмором, показывая, что доброй улыбке всегда есть место в нашей серьезной и угрюмой жизни. Например, случай с Катей-балериной. Кстати, он занесен в хроники прихода.
Балериной ее прозвали, понятно, злые языки. В каждом приходе есть. Слабоумная Катя ходила по одной ей известной и одной ей определяемой траектории – расшатываясь и прихрамывая на обе ноги, она могла запросто врезаться в служащего отца Василия, а если не подоспеют аколуфы, то и в епископа. Со временем к ее выходам из-за печки стали относиться спокойно, но поначалу, бывало, епископ сильно недоумевал, а отец Василий удивленно улыбался. Улыбался он, правда сквозь слезы, и тогда, когда Катя вступала в общий хор на «Верую…» или «Отче наш»: нежный абсолютный слух пианиста-виртуоза, каким был батюшка, подвергался откровенной пытке.
Гугнивая, слабоумная, с нарушенной походкой, со страшным голосом, но очень и очень добрая и никогда ни на кого не обижающаяся – кто ж посмеет оскорбить Катю-балерину… Никто и не смел. Более того, когда к ней и ее закидонам привыкли и Катя стала,