Холодный как мрамор. Зои Аарсен
не исправительной. И все же семья Трея жила в этом доме уже восемь лет – с тех пор, как моя семья переехала сюда. Я не могла представить себе других соседей. Или что выгляну в окно спальни и увижу кого-то другого во дворе – не Трея, – смотрящего на меня.
– Очень странно, – заметила Миша. Ее голос казался мне очень далеким. – Моя мама знает обо всех домах в Уиллоу, выставленных на продажу, но она не упоминала, что семья Трея переезжает.
Я пробормотала, что Миша должна заехать за мной через час. Затем будто во сне прошла через двор и поднялась по лестнице к входной двери, все еще не в силах оторвать взгляд от вывески. Когда я стала искать ключи от дома в кармане, меня снова охватило странное и знакомое ощущение, преследовавшее меня на протяжении последних нескольких недель. По коже головы пробежали мурашки – как если бы я только что помылась мятным шампунем. Я ждала и прислушивалась, зная, что последует вслед за этим жуткими, но успокаивающими ощущениями. Они появились в Шеридане и заставили меня сомневаться, действительно ли мне нужен специалист по паранормальным явлениям или же я просто схожу с ума.
В моей голове нарастал, переходя от тихого шепота к ритмичным возгласам, хор голосов, поющих: «Письмо, письмо». Я перевела взгляд на железный почтовый ящик, висящий на стене у входной двери Эмори. Ноги понесли меня к нему вниз по ступенькам прежде, чем я обдумала свои действия. Почту уже доставили в наш квартал, и я могла видеть конверты, выглядывающие из щели почтового ящика.
Одно из них, должно быть, было тем, про которое мне пели голоса.
Никого не было на Марта-роуд, когда я пересекала лужайку между домами, – мне не нужно было оглядываться по сторонам, чтобы убедиться в этом. Голоса появились в середине ноября, как только я приехала в исправительную школу Шеридан для девочек. Сначала они были тихими, как шепот, – такими тихими и неразборчивыми, что не давали мне уснуть. Приходилось смотреть в потолок, гадая, не потеряла ли я рассудок.
За последние пару недель голоса стали громче и смысл их сообщений прояснился. Уж не знаю, кому принадлежат эти голоса и почему я их слышу. Однако как только они стали настолько громкими, что я смогла различать слова, у меня сложилось впечатление, что они предупреждают меня об опасностях. На третий уик-энд в Шеридане я услышала голоса, они предостерегли меня от употребления кукурузного хлеба, подаваемого в столовой в обед, – это показалось мне очень странным, потому что это была единственная съедобная пища. Утром в понедельник, когда была моя очередь дежурить на кухне, я поняла, почему стоило отказаться от хлеба: в кукурузной муке оказались личинки.
С тех пор я, хотя и несколько беспокоюсь за свой рассудок, радуюсь появлению голосов, прислушиваюсь к их утешительным советам, заглушающим шум в коридорах и классах школы. Пусть я единственная их слышала, у меня не было сомнений, что они откуда-то исходили и были настоящими – такими же настоящими, как хруст ботинок по замерзшей траве. Тем не менее я никому о них не рассказывала. У меня было тошнотворное ощущение, что голоса ждали того года – года, когда я вступила в какую-то смертельно