Политическая исповедь. Документальные повести о Второй мировой войне. Юрий Филиппович Луценко
И через час, который показался мне вечностью, в избу притащили уже мое тело, окровавленное и наполненное болью. Кроме того, по дороге или в походном кабинете полковника меня основательно ограбили – вытащили из карманов все. Деньги, авторучку, пистолет. Сняли часы, ремень, заменили сапоги, шинель и даже шапку.
Потом нас везли в кузове машины со связанными руками, местами от мороза прикрытыми какими-то вонючими тряпками… Мороз, как говорили солдаты, уже зашкалил за двадцать градусов.
Ночевали в новом корпусе брянской тюрьмы, с промороженными насквозь стенами – отопление еще не было смонтировано. Потом еще ночь – в казарме солдат контрразведки со связанными за спиной руками.
Конвоиры тогда говорили, что о праве «владеть» нами никак не могут договориться контрразведка и «краснопогонники». Общение с нами сулило награды, повышения по службе. Наша судьба решалась в Москве: куда нас везти – на Лубянку или в Воронеж, где располагался Смерш Орловского военного округа?
Победил генерал Попов – начальник контрразведки. Из Москвы пришла депеша именно на его имя… И нас по акту передали новому хозяину.
И опять на транспортном самолете, гуськом, сидя на ногах у переднего товарища, мы летели на новое место жительства в город Воронеж. Перед самым вылетом забросили в самолет еще двоих – Игоря Белоусова и Михаила Михайловича Замятина. Я еще не успел прийти в себя после первого знакомства с чекистами, но был более бодр и здоров, чем эти наши товарищи, помороженные и полуживые. Место в кабине летчиков занял сам генерал-майор, и самолет взмыл в небо.
По дороге с военного аэродрома в Воронеже, с борта мощного грузовика мы увидели то, что называлось городом. Воронеж лежал весь в руинах. Следователь подтвердил: разрушено более 80% домов.
И только «Екатеринка» (так называли тюрьму местные жители, потому что она имела форму буквы «Е») осталась полностью сохранной, вплоть до последних вспомогательных строений. Ее, будто по договоренности, щадили при обстреле и немцы, и русские.
Там, в этой тюрьме, нам пришлось пробыть с 21 декабря 1944 года до марта 1946-го. Возили нас на допросы по вечерам, когда стемнеет, через весь город, в другой его конец, где занимал сравнительно целое здание штаб СМЕРШ. Возили на грузовых машинах, в любую погоду, уложив в кузове вниз лицом, со связанными за спиной руками.
Чаще всех в «работе» по ночам бывали мы трое: радист Аркадий Герасимович, Игорь Белоусов и я. Остальных доставляли в следственный корпус по два-три раза в неделю. Их «дела» – по совместительству, двух-трех человек сразу – вел один следователь. А у нас с Аркадием и Игорем были свои «персональные» сыскари довольно высокого ранга.
Меня «обрабатывал» начальник следственного отдела майор Маракушев. Хотя только в первые дни нашего знакомства он был майором, в начале 1945 года стал подполковником, а вскоре, после Дня Победы, появился на службе уже с полковничьими погонами.
Но все же я обязан свидетельствовать: никаких «запрещенных по закону мер воздействия» Маракушев