Клуб свекровей. Надежда Нелидова
примеряла на листках новую роспись, после рвала в мелкие клочки.
Всё закончилось скучно. То есть скучно как раз не было: открывшая дверь своим ключом маленькая худая женщина – жена, как выяснилось, кричала и даже больно дралась. А скучно в том смысле, что предсказуемо. Хоть бы в любовные треугольники жизнь для разнообразия подкидывала новые сюжеты, что ли…
Капа слышала из кухни его бормотание: «Ты сама виновата, зачем долго не приезжала? Я мужчина, а мужчины не могут долго без постели». То есть Капа была не человек, а постель, матрас с подушкой. Попользовались, засалили и брезгливо выбросили.
Она заболела, ходила зелёная, слабость, ноги дрожали. Дали больничный, потом отпуск, потом за свой счёт. Иначе бы женщины на работе, в отличие от юной фельдшерицы, быстро раскрыли глаза, что Капа беременна. И её уже толкали изнутри живые упругие пружинки, и возле пупка однажды – правда! – она увидела отпечаток крошечной пяточки. Ребёночек весело пинался три раза в день, когда хотел кушать. Через связующую ниточку он требовал свои завтраки, обеды и ужины.
Ниточка из дающей жизнь и питающей стала нитью-убийцей. Обвитие пуповиной. Потом кровотечение, операция, после которой сообщили, что о детях можно забыть. Капа опухла от рыданий как подушка. Ей перевязали грудь, но она оказалась «молочная коровушка», заливала кофточку.
Однажды всю ночь металась, сцеживалась, думала, думала… Утром вскочила и побежала в дом малютки. Именно побежала, как на пожар. Вернее, с пожара, который полыхал у неё в обугленной душе, полыхал в стенах её дома, и обжигающий жар толкал её в спину.
В тени деревьев стояли коляски, задёрнутые кружевными накидками, заливались плачем и сотрясались от пинков изнутри. Никто к ним не подходил. Разве Капа оставила бы своего ребёночка?
В коридоре пахло молоком и глажеными пелёнками – милые запахи, по которым яростно тосковала душа. Ворвалась в кабинет главврача и сбивчиво, перескакивая с одного на другое, говорила, говорила… Про погибшего ребёночка, про захлестнувший её исступленный материнский, звериный инстинкт, и беспомощно показывала тёмные сладкие расплывающиеся пятна на лифчике…
– Я заплачУ, вы не думайте, у меня на книжке накоплено, – прошептала Капа, застёгивая липкую кофточку. Она слышала, что детей можно усыновить за взятку.
Главврач сидела, постукивая карандашом и не поднимая глаз.
– Очень сочувствую. Но, милая, такие важные решения не принимаются от отчаяния, спонтанно. А самое главное, – она подняла усталые глаза, – мы специализируется на больных, так называемых алкогольных детях. Даже у тех, кто выглядит здоровыми, неизвестно какие гены.
– Пускай, даже лучше! Я ребёночку всё сердце отдам, вылечу, вот увидите!
Главврач встала и вывела Капу во двор к коляскам, которые по-прежнему заливались плачем и сотрясались от ударов. Отвела на одной тюль. На подушке лежала огромная голова с крошечным старческим личиком,