Времена. Марк Рабинович
ходил трамвай, который действительно громко дребезжал, непрерывно звонил, и его болтало из стороны в сторону на поворотах. Потом трамвайные рельсы сняли, улицу заасфальтировали, убрав остатки булыжника, а он еще долго жалел о звенящих и дребезжащих чудовищах своего детства. Видимо, для них обоих трамвай был чем-то вроде символа давно ушедшей юности.
У них было еще несколько дней. Однажды он повел Соню по набережной на юг, туда, куда они еще не заходили. Здесь начиналась зажиточная часть города, где реже слышалась амхарская речь, зато чаще звучала французская и английская. Среди элитных жилых высоток и немногочисленных вилл были разбросаны шикарные гостиницы. Около одной из них играла музыка и толпился народ. Они попытались подойти поближе, но молодой охранник преградил им дорогу:
– Извините, у нас здесь мероприятие – сказал он мягко, стараясь не обидеть хороших людей – Вы приглашены?
Они не были приглашены, и им пришлось обходить толпу и столики по тротуару, слушая, как охранник извиняется и благодарит их за понимание. В это время раздались веселые крики и звон стекла. Оказывается, они попали на свадьбу и как раз в тот момент, жених по обычаю раздавил ногой стеклянный бокал. Михаил взглянул на Соню и она отвела глаза. Тогда он замолчал и молчал долго. Молчала и она, и их молчание было красноречивее слов. Потом они пошли дальше на юг, а набережная над обрывом все не кончалась и не кончалась. Вдоль нее стояли скамейки и на них сидели пары разного возраста, от совсем юных до стариков. Одни сидели в обнимку, другие держались за руки, иные просто смотрели друг на друга. И он позавидовал им черной завистью, но не молодым парам, а пожилым, тем что сумели разбить свой бокал в нужное время и с правильным человеком. А они опоздали, опоздали навечно, навсегда и было поздно что-либо менять.
Внезапно, на них выскочил парапланерист. Он вылетел совсем близко, наверное, его вынес поток воздуха из-под высокого обрыва. Соня испуганно отпрянула и засмеялась.
– Извини – сказала она – мне надо передохнуть.
Она села на скамейку и достала сигареты. Она курила красиво, осторожно пуская дым в наветренную сторону. А он думал, что они оба уже не молоды и старость совсем близко. Он осторожно обнял ее за талию, его рука оказалась между ее спиной и скамейкой, и он почувствовал, что Соне неудобно. Она осторожно повела плечами, он выдернул было руку, но женщина перехватила ее и задержала в своей, виновато посмотрев на него. Тогда его рука пошла обратно и непроизвольно легла туда, где по выражению его деда у нее был «загривок», а по-научному «воротниковая зона». Ладонь легла удобно, как будто именно здесь было ее место. Он скосил глаза на Соню – она зажмурилась и стала похожа на маленького довольного котенка. Тогда ему захотелось оставить там свою ладонь на долгие годы – навсегда, но ни у него, ни у нее уже не было этих лет…
Теперь Соня уезжала… Он так