Немые голоса. Энн Кливз
– все равно куда. Дом принадлежал друзьям родителей Фрэнка. Им было уже лень искать постояльцев среди тех, кто приезжает в отпуск, и сами они им не пользовались, так как оба еще работали. Они купили домик в качестве инвестиции, чтобы отложить на пенсию, прежде чем рынок недвижимости обвалился. Фрэнк даже предлагал Конни пожить в его доме, когда все пошло наперекосяк. Ради Элис, поспешно добавил он, чтобы не возникло недоразумений. После развода он не стоял на месте, в его жизни была новая женщина. Но для них нашлась бы пустая комната, пока репортерам не надоест ночевать у ее ворот. Тогда она была в таком отчаянии, что чуть не согласилась. Возможно, Фрэнк понял, что все может кончиться вторжением в его жизнь пары нежелательных жильцов, потому что предложение об аренде коттеджа в долине Тайна поступило довольно скоро. Конни представила себе, как он обзванивает всех своих дружков. «Выручи меня. Наверняка ты знаешь, где она могла бы пожить. Да, может, она и виновата во всем сама, но Элис не должна из-за этого страдать. Мне придется позволить им припарковаться у меня, если ничего другого не найду». Он все еще употреблял слова вроде «припарковаться». Он был художественным директором одного театра в Ньюкасле, а его новая женщина – молодым дизайнером.
Дом, известный под названием Мэллоу-Коттедж, снаружи выглядел симпатично. Традиционная каменная кладка, черепичная крыша, небольшой сад, ведущий к ручью, который впадал в реку сразу за маленьким мостиком. Внутри же было темно и сыро, но Конни с этим смирилась. Первая пара недель прошла отлично. Она записала Элис в дошкольную группу, начала заводить знакомых. Женщины, по крайней мере те, которые приглашали ее на кофе, отпускали своих детей к ним поиграть с Элис. Конни решила воспользоваться своей девичьей фамилией. Она развелась уже довольно давно, так что фамилия Фрэнка не была для нее важна. Может, ей удастся скрыться за этой анонимностью, может, даже снова найти работу, ведь интерес публики уже рассеялся. В конце концов, ей нужны были деньги. Она не могла вечно жить на сбережения и подачки Фрэнка. Она надеялась, что по возвращении на работу кошмары перестали бы ее мучить.
А потом в газете вышла статья, посвященная первой годовщине смерти Элиаса. С фотографией Конни, испуганной, в слезах выходящей из здания суда. И вдруг ее перестали звать на кофе. Кроме Элизабет, которая действовала исключительно в рамках профессионального этикета. Никто не звал Элис на чай. Начались перешептывания, косые взгляды. Некоторые женщины пытались быть дружелюбными чисто из любопытства, но Конни поняла, кто всем этим руководит – Вероника Элиот. «Если будете с ней дружить, получится, что вы ее соучастница. Вы этого хотите? Хотите, чтобы люди подумали, что вы такая же, как она? Не знаю, почему у нее не отобрали ее дочь». Слова звучали по-детски нелепо, как будто от лидера банды восьмилеток на игровой площадке, но возымели действие. Это было что-то вроде правила травли. Никто не перечил Веронике. И тогда Конни стали встречать молчанием в очереди у церкви, провожать ледяными взглядами по дороге на почту, где она получала детское