Святая простота. Станислав Мишнев
с вырезанными на боку цифрами 1917, прибавила воздушной легкости озирающаяся бабка Курлыкина…Цифры отнесли его в клокочущую пучину революции – пушку-то матросы в самую душу наводят! Читает про себя стихотворение: «…бежит солдат, бежит матрос, стреляют на ходу. Рабочий катит пулемёт…»Состояние удушья, состояние страха… Рванул на груди рубаху – фу ты, черный ухват на кожухе качается, последний переход у ухвата из Времени в Вечность. Закурить бы, да папиросы не знает где. Долой печали! А хороша Мотька, черт бы её побрал с её толстыми губами и неподдельным блеском в глазах! Глупая, да все глупые бабы до секса жадные. Все домой пошли, спит Жуков под образами. Жена рукой махнула: спи, дьявол с тобой. Пока не пил, какая радость была, теперь опять пойдут свары, опять начнет муженёк вещи в окошко выкидывать.
Зря она дьявола помянула. Только люди за двери, дьявол о двери; явился Сатана, губитель душ человеческих, сдернул Жукова с лавки на пол, всю посуду с поминального стола смахнул. (Под шумок сперла бабка Курлыкина с божницы Николу Угодника, лишился дом защиты). «Давал клятву вина не пить до смертного часу?» – спрашивает Сатана. «Давал», – поник челом Жуков. Во рту сухость, рукой-ногой пошевелить сил не имеет. «Не забыл, как в Михайлов день вёз нетель на автомашине?…Не мнись, вижу, что помнишь. Тогда я вместо шофера за руль сел, я с подножки кричал вам, стоящим в кузове с нетелями: «Хо! Хо!» Выпасть первым из кузова ты был должен, ведь ты стоял у самого коровьего хвоста, но я поменял тебя местами с Мишкой Кожевниковым, и именно Мишка смерть принял, его на выбоине нетель вышибла вместе с досками борта, а ты… Ты!» В ярость вошёл Сатана неописуемую. «По обету назорейскому, давшим клятву вина не пить, волосы брить запрещается, в дом с мертвым телом не входить, на похоронах не присутствовать. Ты нарушил свое слово, потому вместо лошади повезешь меня на ярмарку! Слышишь, брюхо житное?!» Тут и дровни нашлись, и хомут подходящий, и кнут ездовому: плеточка-семихвосточка. Оставил Сатана Жукова в одной рубахе; мороз дыхание леденит, ноги тепла не чуют.
Машисто идет Жуков. Ездовой в дровнях приподнимется, как обжарит плеточкой-семихвосточкой лошадку от ушей до задницы!.. Взвоет Жуков от боли и того ретивее катит. Напропалую несется, кустики мелкие своим телом ломает, через камни- валуны лётом летит. Вроде местность знакомая, вроде летом коровы тут паслись…вперёд! некогда оглядываться.
Костер. Огонь до неба. Угрюмые мужики в черной одежде вокруг высунувшейся из земли трубы сидят. Увидели подкатившие дровни, вскочили, Сатану к огню на руках несут. Жуков дух перевёл, смекнул, что горит в трубе нефть русского олигарха и ни чуть не пожалел нефти. Чтоб, думает, скорее газ да нефть кончились, тогда и олигархи выгорят. Разрешил Сатана угрюмым мужикам поразвлечься, по очереди на нём кататься. Станет Жуков лениво перебирать ногами, вытянут по спине кнутом. И круг за кругом, круг за кругом. Один мужик лихачит на Жукове, остальные у огня кричат, спорят, кто ножовкой трубу пилит, кто во всю Ивановскую цены заламывает.