Олег. Евгений Анташкевич
отвернулась и нагнулась сорвать какие-то, то ли травинки, то ли былинки.
Он кивнул Родьке и тот повёл их на корабль, где на корме действительно натянули полог.
– Тут я буду, недалеко… – сказал Родька и пошёл от ладьи.
Олег растянулся, положил голову на колени Василисе, но мысли мешали заснуть. Он их гнал, а то старался ровно дышать, или думать о приятном… Но о чём ещё можно думать, когда голова и так покоится на коленях красивой девушки, да ещё и умной.
«А почему она всё время молчит?» – вдруг пришла мысль, и Олег удивился: да мало ли он на своём веку видел женщин, которые в его присутствии молчали – в его присутствии женщины всегда молчали и были при нём просто женщины. Уже его дружина роптала, мол, помрёшь, а нас на кого оставишь, кому служить? Как-то Олег позвал Фарлафа и Велимида и сказал, мол, пусть боле не ропщут, после него законным князем Киевским будет сын Рюрика – Игорь, но всё равно роптали. Тогда нашёл Олег жену Игорю – Ольгу, и сейчас не мог нарадоваться, сколь верным оказался выбор – Ольга была красива, умна и спокойна, и остужала молодого, горячего, скорого на решения князя, как прохладный, свежий ветерок остужает распалившегося всадника.
И роптать перестали!
Олег знал… Олег много знал!
Главное знал – кто воду мутит.
А чудь, так это – слухи, предрёк же волхв, Олег ухмыльнулся, что он примет смерть от своего коня.
То, что ему рассказал Радомысл, было пока лишь слухами. Сколько Олег себя помнил, всегда бродило что-то, то одно, то другое: про чудь, про хазар, про норманнов, одно и то же – что кто-то против кого-то мутит воду.
Но только начни выяснять и разбираться и окажется, что главные, кто мутит воду – это греки. Они ссорят между собою светлых князей, ссорят отца и сына, брата и брата; подкупают тысяцких, их жен, их детей, стравливают друг с другом, как стравливают собак или петухов. Греки везде – и рядом с дружиной, и рядом с хазарами, и рядом с норманнами, и между всеми светлыми князьями.
Когда Олег был с Рюриком, так же были греки, и бархатными руками перебирали золото, каменья, шелестели шелками, расстилали аксамиты, держали в прохладных подвалах глиняные амфоры с винами, а в тёмных склянках растёртые порошки, которыми можно было и вылечить, и убить. Греки были всюду, тихие приятели на все случаи.
Хуже всего, что их любили жены. Своих жен у них не было, точнее – были, но далеко, в Царьграде. А здесь их любили жены князей и дружинников, но не так, чтобы до измены, хотя всяко говаривали…
А греки вот они – всегда обок и могли помочь, если заболел кто – дитя ли, жена ли, или надо к аксамиту подобрать соболя в тон. Греки это умели и за это им платили, все.
Кроме Ольги.
Она в Киеве отвела их от себя и тем была им не любезна, а любезна Олегу. Поэтому он с лёгким сердцем оставил Киев не на Игоря, а на Ольгу.
Об этом после разговора с Радомыслом думал князь.
Он потянулся, Василиса не шелохнулась, она сидела и гладила его по волосам