Когеренция. Артем Михайлович Краснов
причинности и следствие нашей собственной ограниченности. Самой любимой его практикой была медитация исчезновения, когда он полностью останавливал всяческое мышление, оставаясь при этом в полном сознании, и погружался в странную эйфорию, которую не мог ни описать, ни запомнить. После этих состояний он чувствовал себя полностью отдохнувшим и как бы родившимся заново и в первые месяцы на «Талеме» надеялся даже, что медитации позволят ему обрести внутреннюю свободу ещё до середины срока. Но каждая когеренция взбивала его сознание в пену и рождала всевозможные страхи, поэтому Ким перестал считать медитации путём к себе и относился к ним как к тренировкам в спортзале.
Ким медленно приходил в себя после очередной медитации. Обстановка кабинета восстанавливала форму, словно он смотрел на неё изнутри гигантского шара, который, сдуваясь, подпускал предметы всё ближе. Стол Ирины Ивановны выплыл из небытия, как тупоносый ледокол, сконфуженно сжался до нормальных размеров и затих. Ирина Ивановна, то слишком широкая, то чрезмерной худая, села напротив Кима, едва заметно улыбаясь. Пока Ким поднимал спинку своего кресла, она сказала:
– У вас поразительные способности к управлению сознанием. Коэффициент Курца был выше десяти.
Окна кабинета покрыла испарина весны. Через влажный полумрак Ким различал кромку берега и воду, покрытую штрихами кривых улыбок, которые растягивались и лопались от натуги. Море хохотало тысячей масок. Ветер крепчал.
После медитаций даже такие простые мысли доставляют удовольствие, потому что в каждом процессе есть полнота и законченность. Ветер нёс с востока хорошие новости, если не для Кима, то для жизни на острове вообще. Ветер тащил с материка лето. Лето – это слово, утомлённое жарой, очень плодородное слово.
– Что для вас самое сложное при когеренции? – спросила Ирина Ивановна. До конца сеанса оставалось не менее получаса.
Ким задумался. Ирина Ивановна добавила, смутившись:
– Я здесь не так давно. Мне интересно, как вы переживаете это состояние.
Ким ответил:
– Самое сложное: попасть в поток мыслей флюента под правильным углом и с правильной скоростью. Это как посадка гидросамолёта на поверхность реки, иногда очень бурной.
– Интересное сравнение. Вы ощущаете конфликт собственных убеждений с мыслями флюента?
– Почти всегда. Любое моё сомнение вызывает завихрение его мыслей, из чего может родиться ураган. Это как сидеть на собрании и не соглашаться с оратором, вмешиваться, перебивать. Я должен смирять себя и относиться к флюентам с тем же снисхождением, что и к себе. Их нельзя объявлять врагами.
– И вам это удаётся?
– Да, но есть другая крайность. Мысли подопытного текут своим руслом, и если не менять его форму, невозможно изменить поведение флюента. Если я стану щепкой, которая плывёт в потоке, когеренция даст нулевой результат. Я должен быть заслоном, отклоняющим поток.
– Это сложно?
– Иногда