Звуки родного двора. Маргарита Минасовна Закарьян
подъехала «Волга». Она должна была доставить пассажиров на железнодорожный вокзал, где их ждал поезд, следовавший в Тюмень. Провожать вышел весь двор. Ленька в память о дружбе принес Никитке красивую коробочку, в которой хранилась собранная им коллекция оберток от жвачек. Нелли помогала выносить вещи, а подоспевшая Даша Караулова укладывала их в машину. Среди провожающих выделялся Шмелев с попугаем на плече. Птица чувствовала ностальгическую атмосферу расставания и вела себя прилично, никого не оскорбляла, Марью Изотовну не замечала. Но в самый последний момент села Никитке на плечо, легонько клюнула за ухо и произнесла заготовленную на прощанье фразу:
– Ни-кит-ка хо-ро-ший, Ни-кит-ка хо-ро-ший.
Объяснившись несколько раз в любви, сняв напряжение у провожавших и уезжавших, птица вернулась на плечо хозяина. Жанна и Сергей Григорьевич степенно распрощались с соседями. Баба Варя, расцеловав детей, присела на лавочку к Марье Изотовне. И вдруг по звуковой дорожке из окна потекла песня: «Мы все бежим за чудесами, но нет чудесней ничего, чем та земля под небесами, где крыша дома твоего, где крыша дома твоего…».
Первый раз за все время репертуар музыкальной дорожки заставил усомниться окружающих в правильности принятого решения. Действительно, стоит ли вообще уезжать из-под крыши родного дома, неизвестно куда, за чудесами?
– Это ж надо так напортачить перед самым отъездом, – стал сокрушаться Шмелев в сторону окна, откуда лилась песня.
– Он ду-рак, он ду-рак, – согласился со своим хозяином попугай.
Баба Варя прослезилась.
– Все будет хорошо, – убедительно, с металлом в голосе произнес Токмазов.
Он был убежден, что самое счастливое время для его семьи еще не наступило, что оно где-то там, впереди… Машина тронулась с места. В заднее стекло смотрел Никитка. Его взгляд был направлен куда-то вверх, туда, на макушку жерделевого дерева, где они с Ленькой по-детски были счастливы.
Даша и баба Варя присели к Марье Изотовне на лавочку, тупо уставившись в песочницу. В руках бабы Вари остался свитер Никитки, в который он ни под каким предлогом не захотел облачаться. От свитера исходил запах внука. В первые минуты после отъезда детей бабе Варе казалось, что этот запах заполонил весь дворик, он был всюду: в сбитом асфальте тротуара, в песочнице, в беспомощно обвисших ветках жердели… Он даже перебивал запах фиалок на клумбе. Звуковая дорожка молчала, еле-еле дышащий ветерок гонял по ней звуки лопнувшей струны. Набирающая силу осень зазывала во дворик сентябрьское уныние… И покатились годы, как разноцветные шарики: зима-лето, весна-осень. Время бежало, не оглядываясь назад, не задерживаясь ни на миг. Препятствий для него не существовало. Оно уносило в прошлое то, чем жили в эту минуту обитатели двора, а взамен приносило из бесконечности будущего новые заботы.
Первый звонок в квартире бабы Вари раздался через неделю. Звонок был необычным: звонким, нетерпеливым – междугородним. Сердце у бабы Вари оборвалось. И лишь услышав фразу: «Мамочка,