В эфире. Рубен Самвелович Аракелян
думаю, что ты не дал всем отдохнуть этими твоими разговорами. А впереди еще целый день ходьбы по тяжелому и зыбкому песку. А вы все, – он обвел взглядом остальных мужчин, – вы все идете у него на поводу.
– Все ясно, – махнул на него Людвиг, – еще один слепой последователь. Гарантирую, ты прозреешь, когда у нас кончится вода. Вот только будет поздно.
– Ну а я, в свою очередь, гарантирую, что высеку тебя плетью, если эти твои размышления заведут тебя слишком далеко, – спокойно сказал Симон, постучав по плечу Питера и протянув руку, в которую тот не глядя вложил свою трубку, предварительно еще раз жадно затянувшись.
– Ну хорошо, – сказал Людвиг после недолгой паузы, – давайте решим. Все вместе, чтобы это не выглядело бунтом…
– Не выглядело тем, чем является, – сказал Симон все тем же хриплым и протяжным голосом.
– Мы ведь можем просто спросить, верно? Просто задать вопросы. Да, нам необязательно знать все. Но ведь и умирать нам необязательно тоже. Я понимаю, что каждый из нас в долгу перед ним, но это ведь не значит, что мы должны рисковать своими жизнями, а именно это нам теперь и предстоит, даже не зная, для чего весь этот риск. Это просто неправильно. И то, что мы ходим по пустыне кругами вот уже неделю говорит о том, что что-то неладно в его планах. Черт возьми, да может он и сам уже хочет отступить! Может хочет пойти назад, но ему стыдно…
– Заткнись, а, – сказал Симон, закашлявшись ни то от дыма, ни то от услышанного.
– Ты понимаешь, о ком говоришь? – улыбнувшись, спросил Ганс.
– А что тут такого-то? Я говорю нормальные вещи. Каким бы он не был… особенным, он все равно остается человеком. В этом-то у нас единодушие, верно? А людям свойственно ошибаться. В этом нет ничего зазорного.
– Ты слишком молод, – сказал Симон, качая головой, – и слишком глуп.
– Да, Людвиг, дружище, теперь ты уже перегибаешь палку, – сказал Питер, протягивая руку назад к Симону и принимая обратно свою уже практически полностью потухшую трубку.
– Хочешь спрашивать – спрашивай, – сказал Гораций, – но, прошу тебя, остановись в своих логических умозаключениях. Мы пошли сюда по собственной воле. Думаю, что мы и сейчас вольны уйти, когда пожелаем, ведь так?
Симон пожал плечами.
– Ну а кто вас будет держать силой? Хотите свалить? Пожалуйста. Скатертью дорожка.
– Ну да, точно, уйти куда? Мы посреди самой большой пустыни. Ладно, хорошо, – снова подняв обе руки в знак капитуляции, промолвил Людвиг, – если вы так боитесь говорить вслух, то и я замолкаю. Но я все же оставлю за собой право спросить. Надеюсь, против этого никто не станет возражать.
Дверца палатки распахнулась, и внутрь, согнувшись, вошел еще один мужчина, высокий и статный, с копной седых волос на голове и такой же седой бородой, усыпанной россыпью блестевших в маленьком догоравшем пламени песчинок. Он оглядел присутствующих, которые молча взирали на него снизу вверх.
– Рассвет, – сказал он низким голосом, – нам пора собираться, – потом, уже почти выйдя из палатки, он остановился и снова обернулся