Жажда жизни бесконечной. Сергей Колтаков
не могу. А бабушка не могла об этом говорить, так как начинала сразу плакать. Но отец, владевший грамотой, будучи старшим в семье, написал письмо в Москву. В Кремль, товарищу Сталину. Кто его надоумил, кто просветил – неизвестно, но уже через три-четыре недели на адрес главпочтамта пришел ответ заказным письмом, с приказом о немедленном разбирательстве по этому безобразному делу и о защите и восстановлении в правах семьи матери-одиночки без кормильца. Конечно, ни бабушка, ни дети не стали добиваться правды дальше. Надо было бы возвращаться в Песчаное, судить да рядить с тамошней властью. А в городе кое-как начала, худо-бедно, налаживаться хоть и полунищая, но все-таки жизнь. Так все и заглохло. Но благодарность товарищу Сталину отец сохранил навсегда, как и заказное письмо с директивой Вождя и «отца народов» на установление справедливости.
Мир – создание двойственное. И не важно, видишь ты или не видишь, знаешь либо нет, но у всего сущего есть обратная, противоположная сторона. У всякого события, у любого явления. Теперь это стало как никогда очевидно и наглядно. Весь спектр изобретений, упростивших и облегчивших нашу жизнь, от стиральной машины до интернета, обратной своей стороной лишил человечество всего того, что нас роднило с Создателем. Потери в сравнении с приобретениями просто огромны. Потеря веры, любви, добра, чувства долга, ответственности, безразличие ко всему живому, да и вообще к собственной жизни, к своим детям. Список можно продолжать, изумляясь лишь одному – как все-таки примитивна человеческая природа, готовая в мнимом увидеть важное, в пустом – нужное, в бессмысленном – единственно ценное. В этом, наверное, и есть сверхзадача прогресса. И пик этого прогресса – в замене живого человека кибераналогом.
В пору моего детства мы были счастливыми творцами, изобретателями, в которых бурлила фантазия. Мы выстругивали себе оружие, модифицировали стволы, приклад. Девчонки шили кукол из старых маминых чулок, изобретая, из чего соорудить волосы, какие пуговицы пойдут для глаз. Ей-богу, мы не страдали от отсутствия телефонов, телевизоров, пылесосов, обходясь подручными средствами. Но главное – мы искали путь к дружбе, к общению друг с другом. Мы искали пути к познанию себя и мира, и это давалось трудно, как все то, что приобретается собственными усилиями. И ценности того времени мне роднее, и наивность моего поколения, и наша доверчивость, и готовность распахнуть себя. И там, в той дали, подернутой плотным туманом, разогнать который могут только усилия воспоминаний, все принадлежит теперь только мне. Поэтому, когда кручу этот удивительный калейдоскоп, картинки в нем складываются такие родные и милые, что все, даже самое тягостное и трагичное, нивелируется тем добром и искренним счастьем, что всегда присутствует в составе детства. А детство – это как хорошая целебная настойка, и пускай порой она бывает невыносимо горькой, но испив ее до самого дна, ты об этой горечи если и вспомнишь, то в самую последнюю очередь. А горечь, конечно же, была, и было ее предостаточно.
Только