Милый Ханс, дорогой Пётр. Александр Миндадзе
Да, я это! Затеял!
И вот Элизабет резко притормаживает у какой-то двери, долго роется в карманах. Что еще она оттуда? А пока допевает куплет:
– Ты просто понял, что старый и не хватит на нас сил, так ведь, Какаду?
– На двоих, – подмигивает Валенсия.
Тут уж захохотал я:
– Это мы посмотрим!
Наконец Элизабет находит, что искала, и демонстрирует пластиковую карточку-ключ:
– Он рыдает, что был мудак. Но мудак он не тогда, а вот сейчас, когда распустил сопли. Потому что ты забираешь ключ от его магазина. И ты побеждаешь жадность, которую он сам не в силах преодолеть. То есть ты даже помогаешь человеку справиться с пороком, разве нет, Какаду?
Пока Элизабет с удовольствием разглагольствует, рука ее остается по обыкновению проворной. Карточка-ключ открывает нам путь в офис, и тангеры, не дожидаясь, устремляются нетерпеливо внутрь, и я уже в одиночестве следую за ними по пятам в другой офис, и там тоже никого, и даже потом прохожу насквозь еще в третий, пока не оказываюсь в салоне-магазине, где так же пусто и свет пригашен. Костюмы для танцев вывешены бесконечными рядами, на полках сияет лакированная обувь.
Пройдя этот хитрый и явно запретный путь, остаюсь и впрямь один, а спутниц моих и след простыл. Только костюмы с платьями подозрительно шевелятся здесь и там как живые. И голоса уже, голоса: “Смотри, нет, ты смотри! Какое! А это? Вот это!”
И Элизабет, Валенсия, и опять Элизабет… То профиль мелькнет за манекеном, то нога в ослепительной туфле блеснет. Порознь мы, а все равно вместе. И голос властно зовет:
– Какаду, ты где там? Ну-ка! Сюда!
Валенсия спиной ко мне в проходе в трусах. Продела сверху руки, а вниз платье никак, в плену застряла.
– Запропастился! Помогай! – командует.
Платье узкое, а влезть охота очень, по отчаянным попыткам судя. Шепчет в лихорадке: “Влезу! Надо! Давай!” Включаюсь, и бюст кое-как преодолеваем, но дальше хуже, проблема уже с задом. И так мы, и сяк, а никак. И еще она недовольна:
– Не рви, ты чего, я рвать просила? Тяни!
Опять пробуем. Оборачивается, требует:
– Трусы снимай, ну? С меня трусы, с меня, оглох? Давай!
Подчиняюсь. Трусы падают на пол, и непреодолимый зад вспыхивает белизной, и даже глаза манекена зажигаются.
– Эй, ты там застыл чего? Не видел, что ли?
– Давно.
Ягодицы подрагивают у меня на ладонях как живые.
– Забудь. Тяни.
Влезла. Нежная такая сзади, а обернулась, и лицо суровое, будто не ее, и губы жестко сжаты.
– Я должна, Какаду. Я буду танцевать. Буду.
Полуголая Элизабет тут же вламывается в закуток с горящим взглядом, хватает Валенсию, увлекая за собой:
– А я себе такое! Давай! Я выбрала! Упадешь!
Мне объясняет:
– Мы платья себе на сцену, потом вернем!
– Да потом сами подарят! – не сомневается Валенсия.
Еще раз-другой они являются передо мной в безумии и столь же стремительно исчезают. Невидимо где-то стучат по полу голые пятки, костюмы с платьями вздымаются здесь и там. Волны гуляют по магазину, как при шторме.
И вот предстают неотразимо