Овес и мадагаскарские звездочки. Илай Колесников
что все на французском, но даже понимая что-то, снова негодовал, что в печать поступило такое плохое произведение. Но и в Димке, и в таком человеке, как Димка, можно и даже нужно находить красоту. Находить, потому что он, хоть и виноват, что критикует, все ж имеет еще в себе силы, чтобы исправиться. И Димка сидит сейчас в книжном магазине, который окнами своими выходит прямо на Сену, и вдруг замечает, как в воде, в этой грязной, мутной французской воде, в бликах первых лучей Солнца плещутся во весь опор настоящие карасики. Димка видит их красные спинки, представляет, о чем они думают, и вдруг сравнивает себя с ними. Он решает, что будет таким же лучом света, таким же лучом Солнца в мировой литературе, как эти карасики во вспененной от уймы туристов, катающихся на кораблике, Сене. Позывы его сейчас корыстны, но что ж в действительности с того! Все, когда-то ставшие великими, начинали с того, что хотели сделать что-то себе во благо. Но после, когда у них начинало получаться, фокус внимания перемещался с личного блага на всеобщую, исключительную пользу. В конце концов, можно же дать сильно любимому тобой человеку небольшую поблажку под утро, чтобы к вечеру он стал действительно хорошим и родным. Относясь к людям так, как они того заслуживают, мы не делаем пользы в этом мире. Оценивая же людей выше их достоинств, о, только тогда мы и изменяем мир в лучшую сторону. Не всегда, ведь в жизни нет гарантий, но часто. И если Овес все еще думает, что нет смысла в его происхождении, то он ошибается, как минимум сейчас, когда один, пусть даже мало что-то значащий человек, благодаря слиянию обстоятельств изменился в лучшую сторону-Димка. Он продолжал читать рассказ какой-то молодой французской писательницы и диву давался, как в действительности так можно писать. Но теперь он и диву давался как-то мягче, менее строго и с осознанием, что еще страница-другая, и он подойдет к продавцу, спросит адрес этой писательницы и предложит ей быть ее персональным редактором. И уже абсолютно неважно, согласится она или нет, но однажды, когда все уже перестанут верить в Димку, кто-нибудь один, хотя бы один человек в мире, согласится, и сразу станет много-много хороших книг. Единственное, что его радовало, так это то, что писаки, возомнившие о себе бог весть знает что, существовали только во взрослом литературном мире-детей они, словно благородные пираты, не трогали. У детей на полках для детского чтения стояли книги классиков. Пушкин, даже во Франции, Пушкин, сказки Ганса Христиана Андерсона, Александра Маршака… Так значит, Димка решил, во что бы то ни стало, отыскать как минимум одного писателя и предложить ему свои услуги. Ведь, спрашивай, и тебе ответят. Это работает только так. И Димка пошел спрашивать. У Овса сейчас не было особого желания куда-то идти, но, казалось, что-то внутри него, вовсе даже не он сам, а та часть, которая возымела вдруг хороше настроение, хотело сейчас побегать. Оно хотело именно снять с себя все обязательства, и, как последний ребенок, побегать, побродить по скользким парижским улочкам, наслаждаясь воздухом, включить, наконец, музыку своей души на