Лев Толстой – провидец, педагог, проповедник. Наталья Владимировна Кудрявая
в самое отвлеченное, с другой стороны, дело школ в нашем уезде. И полюбил опять, как 14 лет тому назад, эти тысячи ребятишек, с которыми я имею дело. […] Я не рассуждаю, но когда я вхожу в школу и вижу эту толпу оборванных, грязных, худых детей с их светлыми глазами и так часто ангельскими выражениями, на меня находит тревога, ужас, вроде того, который испытывал бы при виде тонущих людей. Ах, батюшки, как бы вытащить, и кого прежде, кого после вытащить. И тонет тут самое дорогое, именно то духовное, которое так очевидно бросается в глаза в детях. Я хочу образования для народа только для того, чтобы спасти тех тонущих там Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых. А они кишат в каждой школе. И дело у меня идет хорошо, очень хорошо. Я вижу, что делаю дело, и двигаюсь вперед гораздо быстрее, чем я ожидал»[50].
К великому сожалению в советский период истории нашей страны все, с чем воевал Толстой в педагогике, стало достоянием педагогической науки, методики начального обучения и теории воспитания. Стало возможным высказывание одного из известных историков педагогики А. Пинкевича во вступлении к книге Н.Н. Гусева «Л.Н. Толстой в его педагогических высказываниях» (1928): «Как педагог-теоретик он [Толстой] – глубоко реакционен…
В наше время нам почти нечему учиться у Толстого – теоретика педагогики». «…Но, – добавлял Пинкевич, – мы никогда не забудем великого художника детства, сумевшего в своих произведениях близко подойти к ребенку и тем подготовившего почву для педагогики будущего».
Следует заметить, что Толстой действительно готовил нас к восприятию опытной, экзистенциальной педагогики, т. е. педагогики будущего, в чем оказался неожиданно прав критик. Подобного рода рассуждения стали спасительным ходом педагогов-исследователей, которые, несмотря на дежурные оговорки о «заблуждениях» и «слабости мыслителя», вынуждены были признавать гуманизм, народность, демократический пафос, творческий характер педагогики Толстого. Такая позиция свойственна всем учебникам истории педагогики, на ней воспитаны многие поколения учителей.
Для толстоведения значимы комментарии к педагогическим сочинениям в Полном собрании сочинений Толстого в 90 томах (Юбилейное издание). Что сделали их авторы в отношении Толстого-педагога?
Следует отметить, что авторы комментариев к 8-му тому (Н.М. Мендельсон, В.Ф. Саводник) уходят от анализа педагогических идей Толстого. Они находят «ростки многих педагогических идей» в дневниковых записях писателя.
Симптоматично, что даже в предисловии к 21-му и 22-му томам («Азбука», «Новая Азбука», «Русские книги для чтения»), написанном педагогами – профессорами Н. Константиновым и А. Петровым, давшими высокую оценку работы писателя над художественными текстами для учебных книг, нет никакого научного анализа методики и тем более методологии вопроса.
Впервые содержание толстовской критики немецкой педагогики, методической литературы отечественных авторов – современников писателя, созданной