Падение проклятых. Ариадна Гортинская
как и запах оттуда.
Сабина выбежала в красном фартуке такого же цвета, что и губы. Ее густые волосы были закреплены скрепкой сзади. На аккуратном худом теле была черная водолазка, заправленная в джинсы клеш.
– Здравствуй, милая! – Ее пальцы были в пудре, поэтому, целуя Франциску, она их держала в стороне, дабы ничего не испачкать. Но испачкалась щека – красным. Это рассмешило ее.
– Упс! Иди вымой руки и смой последствие моей любви! – шутя, сказала Сабина, снова уходя на кухню.
Сделав всё сказанное, Франциска направилась туда же. Сабина делала свой фирменный лимонный рулет. Но помимо скалки, теста, муки, мясорубки и лимонов, на столешнице стоял радиоприемник, из которого сочилась песня Nico – These Days.
– Садись за стол, я поставила тебе суп, а после обеда, думаю, ты уже догадалась, у нас будет лимонный рулет, – произнесла Сабина, усердно заворачивая десерт.
На клетчатой скатерти стояла тарелка куриного бульона с лапшой и морковью. Голодная Франциска опустошила ее за пять минут, после чего, вытирая салфеткой рот, спросила:
– Ты не хочешь пойти в поход?
– Ты же знаешь, у меня сегодня вторая смена.
– И что с того? Она начинается в шесть, а сейчас только полтретьего.
Детские возмущения с поднятыми бровями заставили Сабину засиять:
– Ну да, ты права, давно мы не гуляли.
Ее яблочки на щеках потянули в стороны широкую улыбку этой прекрасной женщины. Ее небольшие клычки привлекали к себе всё внимание, особенно Франциски, которая была убеждена, что ее мама – лиса. В детстве она сказала это ей, уверяя, что ночью та превращается в свое истинное обличье и убегает в лес. Сабину рассмешила эта увлекательная история из уст четырехлетнего ребенка, но Франциска отнеслась к этому крайне серьезно, начав приводить всяческие доказательства, что приводит и до сих пор, но уже с иронией.
После обеда, пока Сабина собирала немного еды в корзинку для пикников, Франциска сбегала к Саге узнать, не хочет ли она присоединиться к ним, на что та тотчас убежала в мастерскую, параллельно крича: «Да! Да! И еще раз да! Ты только посмотри на это небо, какие сейчас оттенки розового! Ох, придется много мешать красок…»
И правда. Франциска сразу вспомнила персиковое небо «Девятого вала» Ивана Айвазовского. Даже со своей нелюбовью к маринистам, небо в работах этого художника завораживало ее.
Довольная Сага вышла к Франциске со всеми нужными и ненужными материалами, начиная от новейшего мольберта, заканчивая засохшими красками ее же года рождения. Несмотря на свой возраст, она одевалась неформально, под стать моде шестидесятых, быть может, даже слишком. Сегодня за ее босоножками сочилась длинная разноцветная юбка, а пышную грудь застегивали яркие желтые пуговицы охра-коричневого пиджака.
– Currunt ad partum! – возгласила она, выходя из дома. Сага часто выкидывала фразочки на латыни, объясняя тем, что это язык искусства. Сегодняшняя подходила как никак кстати, означая «беги творить», что они и сделали.
Выйдя