Падение проклятых. Ариадна Гортинская
поспешите, а то опоздаете на работу!
– Хорошо, не знаю, как вас отблагодарить! – трепетно промолвила Сабина, отдавая женщине на руки ребенка. Она моментально развернулась и рванула в сторону остановки, к которой уже подъезжал нужный автобус.
Сага с улыбкой посмотрела ей вслед, а затем на девочку:
– Пойдем в дом, а то сейчас, кажется, дождь начнется.
Они зашли внутрь и буквально через несколько секунд темные тучи все-таки плеснули своими слезами на окрестность, издавая уютный шум по крыше.
Было тепло, камин прогревал и освещал всё пространство. Интерьер дома невольно внушал, что здесь живет волшебница-художница. Насчет первого угадать нельзя, ибо лишь наличие странных фигурок и сухих растений на полках не могло подтвердить догадки. А второе было правдой, уж мольберты, утопающие в цветных мазках, уверяли о том, что Сага была художницей.
Женщина с ребенком на руках села на диван около окна. Оно выходило на чудесный вид Гётеборга, который напоминал собой кукольные макеты для съемок в кино. Спуск с их района – Туве, упирался в поля. Их бремя кончалось на выступающих горах в горизонте. Через них шел тоннель для поездов, и в одном месте он выходил наружу. В ту секунду оттуда как раз показался грузовой поезд. «Интересно, куда они все направляются?» – подумала Сага, усмехнувшись. Её полет сознания нарушило детское кряхтение. Она аккуратно поправила ткань, в которую была укутана девочка.
– Не думаю, что ты поймешь сейчас мои слова, но я верю, что где-то вся эта информация останется. Наши ощущения и ассоциации, корня которых мы не знаем, всегда исходят из жизни, которую мы не помним. Порой даже из прошлой. Так вот, милая Франциска, сейчас я поведаю тебе мою историю и расскажу, кто же я такая, хотя, скорее всего, мне придется рассказывать это снова лет так через пять.
Франциска с интересом смотрела на нее и грызла пуговичку на своей маечке.
– 14 мая 1890, в год, когда умер Ван Гог, родилась я – Сага Линдстром. Свое детство и отрочество провела в Стокгольме, родители настояли на том, чтобы я пошла в театральный, собственно, что я и сделала. Но сколько себя помню, всегда рисовала. Не важно, чем – маслом, акварелью, карандашом, красками сознания… – Она сделала глубокий вдох, стрельнув печальным взглядом вдаль. – Поступление в театральный было лишь галочкой для родителей, а моим смыслом жизни оставалась живопись. После 18 лет я съехала от семьи, бросила ненавистный институт и начала продавать свои картины. Родители сразу отреклись от меня, выжгли мое имя из семейного древа… Смешно, не правда ли? – Смешок вылетел из ее уст, и через секунду на ее лице снова появилась тень грусти. – Но честно, мне было всё равно, я просто шла к своей цели. И однажды мой труд начал давать плоды, мои картины продавались, и я была счастлива как никогда ранее. Я стала путешествовать по миру, продолжала жить искусством, и всё было достаточно обыденным, пока в Лондоне судьба не подарила мне одного человека – Джека Брауна, моего мужа и отца моих детей. Он тоже был художником, мы осуществляли совместные проекты, делали нашу квартиру,