Небо на ниточке. Роман-дневник. Вета Ножкина
начатое. Я совсем мало спала – в сутки часа четыре, а то и три. Укладываясь спать, Серёжка, уже видевший седьмой, а то и десятый сон, просыпался и находил в себе силы, шутя, спросить:
– Где была?
– Спи уже…
– Скажи, с кем сегодня была? – с закрытыми глазами, монотонно, но назидательно требовал ответа муж, – Что-то новенькое написала?
– …Спи уже… я тебе на ящик выслала.
И долго ещё ворочалась, прокручивая в голове сценарии одного, другого, третьего дела… А работы невпроворот. Хотя… Это я считала, что выполняю работу, на самом деле, это больше походило на мои придумки. Параллельно с подготовкой диска, я записывала кому-то диски, проводила уроки гитары, фортепиано, сольфеджио, вела концертные программы для авторов… И всё думала – почему всё это я не умею выстроить так, чтобы это приносило доход, а не нервозность от того, что всё заработанное на уроках плюс Серёжкина зарплата, шло на наши остальные проекты, которые были, как прорва, и требовали ещё больших вложений, а отдачи не сулили ни какой?
…Ещё в 2002 году, когда переехала жить в Алма-Ату, я была счастлива от только что случившегося замужества. Мне не хотелось заниматься тем, что я оставила там, в другом городе. А оставила я Театр песни, бардовской песни. Театр был организован мною в конце девяностых. Теперь уже понимаю, что всё, что было связано с бардами, было моей прихотью. Спустя много лет, понимаю, что это был «полный назад» – от профессионализма в самодеятельность. И всё ради того, чтобы для любопытства разобраться в том, что называется бардовской песней. Я писала песни с юношеских лет, и верила, что через них могу рассказать человечеству очень много важных вещей. На фестивале Петербургского аккорда Вероника Долина на мастер-классе задала мне вопрос в лоб:
– А кому вы пишете?
– Человечеству пишу, людям, – ответила я и даже разозлилась, – Разным людям, и нет у меня конкретного Васи, Пети, Люси…
Так и есть – я всем хотела рассказать, что я понимаю под добром и злом, что такое красота, и что такое честность и моя искренность.
– Никто так не пишет! – возмущался мой педагог по вокалу, – Надо писать кому-то конкретному…
Что поделаешь, не было у меня этого конкретного субъекта, которому я могла бы рассказать, как когда-нибудь я выучу данный жизнью урок, и научусь быть доброй, и возможно, помудрею и только потом скажу что-то весомое, важное. Но также не бывает. Сколько километров дорог нужно пройти, сколько подошв нужно истоптать, сколько песен перепеть, чтобы понять, что всю жизнь мы делаем одно-единственное дело – пишем одну-единственную песню, которая и будет настоящей. Но когда это случится – никто не знает.
Так сложилось, что я родилась в государстве не того языка, на котором были мои песни. Здесь, в центре иностранной азиатской географии к песне сложено праздное отношение. Она прежде всего нужна людям для развлечения. Никому не нужны были песенные разглагольствования на тему «что такое хорошо, и что такое плохо». В традициях нашего края заложено, что