Золотой ключ, или Похождения Буратины. Несколько историй, имеющих касательство до похождений Буратины и других героев. Михаил Харитонов
низкой гравитации…»
– Корнелиус? Гравитация? Постой-постой… Знанийсила, – уверенно сказал Малянов в одно слово. – Шестьдесят шестой год, четвёртый номер. Пол Андерсон. Фантастика. Там ещё такие иллюстрации… голубые с чёрным.
– Вот прям уверен? – недоверчиво выгнул рыжую бровь Вечеровский.
– Уверен. Шестьдесят шестой, как же. Ирка тогда выделываться начала. По-всякому. Среди всего прочего – из подписных журналов страницы вырывала. Для хозяйственных нужд, – в голосе Малянова прорезалась нотка застарелой ненависти, давно высохшей, но въевшейся намертво, как чернильное пятно на скатерти.
– Я эту страницу очень долго искал, – продолжал он. – А она на неё, оказывается, чашки поставила.
– Ну хоть потом прочитал? – поинтересовался без интереса Вечеровский.
– В библиотеку ходил, – продолжал Малянов, обиженно позвякивая чайным ситечком. – А пока ходил, она перед Снеговым хвостом крутила… Всё-таки – что с Бобкой?
– Сахар у тебя где? – Вечеровский отложил бумажку в сторону.
– Я же говорил: у меня нет сенильной деменции! – Малянов набычился. – Бобка жив? Здоров? Где он?
– Жив, здоров, не заставляй меня дальше врать, – сквозь зубы процедил Вечеровский. – Фантастика про что?
– Про Юпитер. Подожди, заварится.
– И что же там было на Юпитере? – Вечеровский немного повысил тон.
– Там люди не могли жить. Гравитация, давление. Посылали вместо себя специально выведенных существ. Синих таких, хвостатых. У них своих мозгов не было, они через радиоуправление с орбиты. А в операторы брали паралитиков. Чтобы им было по кайфу руками-ногами шевелить. Ну а потом у этих синих сформировался свой разум, и они всех послали… Как-то так. А называется по имени главного героя. То есть не по имени, наоборот. Он имя сменил. Ну, когда окончательно отделился от человечества и стал этим, синим. Книжка так и называется. Зовите меня… забыл, как он там себя назвал.
– Кстати, идея, – Вечеровский как-то совсем не пафосно шмыгнул носом. – Когда окончательно отделюсь от человечества – сменю имя. Назову себя по-новому. И никто не узнает как. Гносеологический парадокс. Канту бы понравилось.
– Вещь в себе, – вспомнил Малянов.
– Ну да. Что-то вроде того.
– Слушай… – Малянов подвигал нижней челюстью, формулируя вопрос. – А как это у тебя началось? Сразу? Ну вот заснул, проснулся – и никто тебя не помнит?
– Нет. Всё развивалось последовательно. Сначала перестали любить. Я решил – ну, значит, было за что. Потом перестали дружить. Тоже бывает. Перестали писать. Перестали звонить. Не сказали привет, не позвали с собой, не смотрели в глаза… Дверью хлопнули в нос, – он усмехнулся. – И не велели звонить. Я сначала думал – было за что, потом случайно встретился: нет, просто позабыли, как звать. Потом я потерял паспорт. Пошёл в милицию восстанавливать. И вот только тогда до меня потихонечку начало что-то доходить.
На кухне стало совсем тихо. Малянову пришло в голову, что сейчас была бы очень кстати большая жужжащая муха.