Эпизод со вкусом капучино. Анна Львовна Абаимова
а ещё можно было подумать, едва бросив на него взгляд, что где-то уже видели такое лицо – может в фильме или в собственном воображении, где непременно всегда находилось место потрясающим героям и ярким личностям.
Впрочем героем преступника никак нельзя было назвать и следователь Тимофеев постепенно отыскивал в этом человеке слабые места – вычислял, где тот может струсить и спасовать. И ещё его этот чёрный цвет, так упорно предпочитаемый во всём… Как это можно было растолковать? Своеобразная яркость как вызов окружающему обществу? Или отголосок его чёрной души? В то же время чёрный – цвет эротики, а ведь по-настоящему многого мужчины добиваются именно тогда, когда из них прёт тестостерон. Чёрные волосы, взлохмаченные и немого слипшиеся, большой копной торчали на голове – пряди выглядели естественно, хотя наверняка были специально уложены с таким неповторимым шармом в каком-нибудь дорогом салоне.
В то же время на фотографии Виталий во многом проигрывал – проигрывал перед самим собой, таким, каким он был в жизни. Просто этот неповторимый шарм пронзал его насквозь, хотя и начинался с причёски: ещё он присутствовал в каждом движении, в голосе, в манере смотреть и смеяться. Плюс ко всему в этом смехе, в этом взгляде и в этом шарме сквозило какое-то сокрытое от людей страдание – будто на самом деле человек этот был вовсе другим, и приходилось ему действовать так, а не иначе, в силу каких-либо обстоятельств и вопреки своей совести. Впрочем, что касается совести – размышлять об этом было преждевременно, да и могла ли она иметься у преступника, убивающего людей…
Дождь к этому времени уже заканчивался и следователь распахнул окно – холодной сырой свежестью подуло оттуда, и он представил, как где-то в другой части города в это время умирает человек, очередная жертва расчётливого преступника, а вот он ничего не может предпринять, не может вмешаться, и несомненно человеку этому страшно и больно – от отчаяния и беспомощности. Ведь как в самом деле рискованно в этом нашем мире остаться наедине с друзьями, которые тебя предают, в окружении безразличных людей и тех, кто бы рад помочь и спасти, да никак не может.
Глава 4.
В этот момент у Виталия зазвонил телефон – он подумал, что скорее всего это звонит одумавшаяся Настя, которая теперь хочет позвать его к себе. Но нет – звонила сиделка, которую он нанял для своего больного товарища.
– Он сбежал, – заверещала она тотчас в телефоне, даже не поздоровавшись. – представляете, Виталий Николаевич, больной ваш сбежал.
– Как так? – всполошился тот.
– А вот, я только вышла в кухню, чтобы сварить ему кашицы, возвращаюсь и – нету, а на столе записка.
– Записку даже оставил? – Виталий всеми силами пытался совладать с собой. – что же там пишет?
– Странная какая-то записка, просто написано, что у него ничего нет, вот так вот, прямо читаю: «У меня ничего нет». И точка – такая жирная. А пальцы-то у него как дрожат от этого Паркинсона, я думала,