Проклятие рода Лёвеншёльдов. Сельма Лагерлёф
завершить дело до вечера. Служитель вернулся в дом, притащил стол, опять скрылся и на этот раз принес в одной руке стул, а в другой – чернильницу и перо для писца. И опять исчез. А в третий раз явился налегке, с маленьким глиняным стаканчиком, в котором зловеще клацали игральные кости. Пару раз швырнул их на барабан – видно, хотел удостовериться, что кости правильные и падают в случайном, а не кем-то предусмотренном порядке.
И опять скрылся. Ничего удивительного: пока он бегал туда-сюда, из толпы выкрикивали оскорбления, разве что не плевались. И плевались бы, если бы не частокол солдатских пик.
Что происходит с людьми? Никогда, ни при каких условиях эти достойные, трудолюбивые крестьяне и работники ничего подобного себе бы не позволили. Но толпа – это не люди. Искать разум в толпе – дело глупое и бессмысленное. В толпе умирают все чувства, кроме жажды крови и разорения.
Солдаты расступились и пропустили судью и присяжных. Кто-то из них шел пешком, кто-то на всякий случай ехал на лошади – мало ли что придет в голову обозленным долгим ожиданием людям.
Собравшиеся оживились. Послышались выкрики, громкие приветствия перемешались с не менее громкими упреками. И призвать людей к порядку никто не решался. Опытные чиновники знали – толпа всегда беременна бунтом. Так было вчера и, боюсь, так будет и завтра. Запальным шнуром для взрыва может послужить все что угодно: неловко оброненное слово, жест, неправильно истолкованная гримаса.
Приехали и господа, их тоже пропустили в здание. Ротмистр Лёвеншёльд, прост из Бру, заводчик из Экебю, капитан гвардии из Хельесеттера. Всем им пришлось выслушать упреки и насмешки – им-то не пришлось толкаться здесь часами! Господа небось только что проснулись, да еще и освежились перегонным.
Никто не отвечал. Все знали: неудачно оброненное слово может привести к беде. Молча проследовали в дом.
И только тогда все обратили внимание на молоденькую девушку, стоявшую у самого оцепления. Маленькая, хрупкая – с чего бы ей досталось такое почетное место? Ее попытались оттеснить, но кто-то крикнул – не трогайте, это же дочка Эрика Иварссона из Ольсбю.
И ее оставили в покое. Но ненадолго: начали ехидно спрашивать, кого бы ей больше хотелось увидеть на виселице – отца или жениха? И как у нее вообще хватило наглости сюда явиться? И, собственно, какого рожна дочь или невеста вора должна стоять на лучшем месте?
Тут кто-то поведал, что девчушка не из пугливых: она не пропустила ни одного заседания суда. Кивала и улыбалась обвинителям, будто была уверена, что ее родных завтра же, ну, самое позднее – послезавтра выпустят на свободу. И обвиняемые, глядя на нее, тоже обретали мужество – хоть одна живая душа уверена в их невиновности. Все же есть на свете человек, который даже мысли не может допустить, чтобы какое-то несчастное кольцо, пусть и сто раз золотое, толкнуло их на такое ужасное преступление.
Она часами высиживала в суде, красивая, терпеливая, спокойная. Ни разу никого не обидела, не поставила в глупое положение.