.
все время ощущать бездну своего внутреннего величия, чувствовать, что в нем пребывают Сам Господь, Божия Матерь, апостолы, святые. А каково это – отрешиться по Христовой же заповеди ровно от всего, что имеешь, возненавидеть ради Него самую жизнь свою, каково входить тесными вратами – на такое способны, разумеется, очень немногие. И это уже проблема, скорее, психологическая: люди часто не способны на подвиг, – в чем, собственно, нет ничего предосудительного, потому что подвиг – выход за норму существования, и просто нелепо требовать ото всех быть готовыми непременно совершать что-то героическое, – но обычно эти неспособные на подвиг массы очень раздражаются, болезненно переживают, когда кто-то, будто в укор им, все-таки демонстрирует некое подвижничество.
Причем если подвиг монашествующих заключается, между прочим, и в спасительном уединении, в самоизоляции от внешних, то юродивые, напротив, как правило, остаются с миром, какие бы невзгоды это им ни сулило. И конечно! – такие безумные Христа ради для мира, будто бельмо на глазу: кому это доставит удовольствие терпеть постоянное напоминание о собственном несовершенстве!
Справедливости ради нужно заметить, что небрежение юродивыми, довольно распространенное скептическое к ним отношение, сформировалось еще и благодаря тому, а может быть, в значительной степени благодаря тому, что юродство, едва оно появилось, сделалось для некоторых небрезгливых личностей средством извлечения прибыли, как выражается нынешнее наше купечество. Таких лжеюродивых всегда было предостаточно. И порою они вполне преуспевали.
Дело в том, что мир, конечно, далеко не целиком враждебен юродству. Юродивые всегда имели и своих почитателей: одни даже их побаивались, потому что все-таки считали людьми не без Божией благодати, и поэтому на всякий случай – а вдруг этот чудак и в самом деле святой?! – старались каким-то образом заручиться его благосклонностью – подать милостыню, накормить, как-то призреть и т. д.; другие верили в пророчества юродивых и, чтобы услышать их, не только готовы были одаривать любезного пророка, порою необыкновенно щедро, но еще и не гнушались сносить самые немыслимые его причуды, вплоть до оскорбительных непристойностей; наконец, третьи просто относились к «убогиньким» сострадательно, сердечно, как и подобает добрым христианам. И естественно, при таком настроении части общества всегда находились ловкие предприниматели, готовые выдавать себя за кого угодно – за блаженных, за провидцев, за несчастных безумных, – только бы как-то эксплуатировать соответствующие человеческие чувства.
Многовековой опыт позволяет Церкви безошибочно отличать истинных избранников Божиих от безумных по профессии. О том, действительно ли кто-то призван совершать свой подвиг свыше или он лжеюродивый, можно почти наверное судить по тому, насколько оригинально, уникально его подвижничество. Это примета верная. Если очевидно человек заимствует подвиг у каких-то прежних известных блаженных,