Мальчики с железных караванов. Ирина Словцова
распоряжавшиеся деньгами, отпускаемыми хозяином на училище, богатели, строили себе двухэтажные дома, а ученики спали на полу и с голоду ели тараканов, которых ловили тут же, в своих классных комнатах и спальнях. Евлампий Максимович написал донесение господину Демидову, жившему во Франции, а пока оно добиралось до адресата, уволил пару-тройку зарвавшихся школьных чиновников. Приказчики, как водится, хотели Мосцепанова сгнобить через суд, но к тому времени ответ Демидова подоспел в Нижне-Тагильскую заводскую контору, и главного учителя Выйского училища (так официально называлась должность Мосцепанова) оставили в покое, позволив ему распоряжаться школьными деньгами и материальными ресурсами, как подобает.
Илья распахнул дверь в кабинетик директора и вошел первым, за ним – понурив головы, Иван и Федька. Евлампий Максимович, перебиравший бумаги на столе, услышал приветствие вошедшего Швецова, поднял голову, оглядел учеников. Он уже знал, что самый высокий из них – с глазами разного цвета – карим и голубым – Швецов, а тот, что пониже – худенький, вихрастый, белобрысый, с белёсыми ресницами вокруг ярких голубых глаз – Ванька Сохнин, а третий – молчаливый, с кожаным ободком на голове, сдерживавшим копну русых вьющихся волос, – Федька Звездин.
Мальчишки молча переминались с ноги на ногу.
Мосцепанов взял в руки листок бумаги, исписанный каллиграфическим почерком, посмотрел на учеников ничего не выражавшим взглядом.
– Ну, раз все в сборе, – сказал Мосцепанов, – объявляю вам решение хозяина нашего, господина Демидова. На весеннем караване отправляетесь вы в Петербург, а через него – во Францию. Так что даю вам два дня на сборы и прощание с родными. В Усть-Утку поедете заранее. Скоро уже лёд на Чусовой вскрываться будет.
Сообщение подростков не обрадовало, но и высказывать возражения они не собирались. Кто ж рискнёт сопротивляться воле всемогущего Демидова?
– Можно сегодня уйти? – уточнил Илья, приняв факт как данность судьбы.
– Вам с Густомесовым можно и сегодня, у вас родители здесь, в Тагиле живут. До ночи успеете. А Сохнин завтра с утра пойдет…
Ванька Сохнин, у которого из родных были только дед с бабкой, наморщил лоб, сказал с обидой:
– Я дедову заимку и ночью найду, не маленький.
Мосцепанов, с заметным равнодушием ответил:
– Ну, коли не боишься, иди в ночь. – Потом, словно спохватившись, сказал:
– И вот ещё что. Учиться в Париже будете, а караван полгода идёт… Ведь забудете всё, ленивцы, а хозяин вас по прибытии сам захочет экзаменовать по языку. Я распоряжусь, чтобы вам учебники выдали… Будете на караване повторять и между собой на французском говорить. А караванный за вами присмотрит.
– А к-как там, в П-париже? – робко спросил Федька. Для него лишнее слово было поступком героическим. Он немного заикался, стеснялся этого, а суровые одноклассники дразнили его и за робость, и за дефект речи. Когда он появился в Выйской школе, то нашел в Илье своего защитника.