Жизнь как неинтересное приключение. Роман. Дмитрий Москвичев
зашло с какао осенним вечером, сколько можно пить, если кто-то, знаешь ли, где-то вдруг перетрахался на вечеринке, хорошо, дважды, хорошо, но дело не в количестве, сколько можно, знаешь ли, если каждый раз уходить в запой, то можно и не выходить, понимаешь, то есть я не о том, что я тебе постоянно изменяю, перестань, ты же бородатый мужчина, даже когда стихи декламируешь на своем гэльском, когда этот комок шерсти у тебя на подбородке двигается, кажется, что ты жуешь ледяную баранину и кусок мёртвого сердца застрял у тебя в горле, ненавижу тебя, ненавижу. Да, чуть не забыла, тетеря, я поменяла причёску. Как тебе?
#Да никак. Послушай, князь, тебе говорю, насекомому, которое увидела я на шлеме приснопамятного полицейского, когда тащила его за бронежилет – весь в краске и стикерах – в местечко укромное, где никто-никто никого-никого никогда-никогда, а мы обнажим души и сделаем, послушай, структура этого момента была такова, что она должна была. За что же сразу трёшку вменять. Или домишко твой психический. Нырнула пальчиками себе в исподнее, в момент критический, во время больное – перерождения и перемен – а после под стёклышко защитное, многими исцарапанное, за таким не видать моего светлого будущего… кровь народная на губах твоих. Нежный вампир мой, bdsmщик кевларовый, выглядишь сексуально. Бежала я от тебя подобно керинейской лани по лугам гиперборейским, а ты меня за гидру принял, дурак в колпаке. Ничего-то ты не смыслишь в мифологии, баклан, не видишь ты никакой связи между модерном и дактилоскопией.
#Здесь же и только здесь, на старорежимной брусчатке, между шерой с машерой мы смеем утверждать, но не будем доказывать всякой всячине, что астенические видения Дюрас о великолепных балах, причудливых в своем одиночестве, в старых разрушенных замках старых колониальных времён, не что иное, как поцелуй, передаваемый воздушно-капельно, своему старому любовнику, прожигателю и жандармскому отпрыску Бретону, магнитным его полям, сорокаградусному жару тела его, пропитанного креазотом. Это в конце концов возмутительно до глубин тазобедренных: ни шляпы, ни башмаков, ни подштанников. Представь себе, блюститель сладких моих пороков, шьёшь ты дела свои на первом этаже нашего уютного гнёздышка, радеешь о благе общественном, тюрьмах и штуках этих холодных на руки, я же спускаюсь – как произведение искусства – вся такая одинокая, хрупкая, бесполезная – и устраиваю скандал просто потому что вдруг. А ты смотришь, глаза поволокой, не желаете ли, государыня, наказать раба своего по всей строгости, в соответствии со статьей кодекса такого-то. Лизь-лизь такой, правда прикольно?
#Был у меня один иноземец в постели, всё любил с меня фотороботы делать: понакупит на рынке китайском змей изумрудных, всю меня обовьёт и в кусты бросит со второго этажа. А потом говорит, мол, ключей нет, как хочешь, так домой и добирайся, а пока я матерюсь от холода и склизкости этой всей, от пресмыкательства этого,