Темная материя. Светлана Евгеньевна Сидур
знать. Наконец, ушли даже самые терпеливые. К Ивану подбежал Антон и пригласил его на террасу. «Очень вовремя вы меня позвали», – подумал Иван,– «Объедки доедать?» Но он оказался неправ. Прием, действительно, закончился, но здесь была традиция после приема устраивать междусобойчик.
Когда стало ясно, что в резиденции остались только свои, с кухни вынесли еще два подноса бутербродов и жареных куриных крылышек. Посол велел всем наполнить бокалы и стал произносить тост за виновника торжества, замечательного композитора органной музыки, нашедшего в себе силы приехать в далекую африканскую страну с благородной целью укрепления культурных связей. Речь получилась замысловатая, поскольку язык у экселленса ворочался с трудом. Видно было, что сегодня это далеко не первый тост за укрепление культурных уз.
Иван под шумок положил себе на тарелочку несколько бутербродиков и жареных куриных крылышек, налил стаканчик тоника с вермутом и встал в сторонке в надежде тихо перекусить. Но не тут-то было. Каким-то окольным путем к нему подобралась супруга посла и начала шепотом извиняться:
– Ванечка, мне так жаль, что мы не смогли Вас достойно встретить и принять. Но Вы видите, какое тут у нас столпотворенье. С утра концерт органной музыки в соборе, вечером прием, ни минуты покоя. Надо все организовать, за всем проследить, да и композитор внимания требует. Вас нормально разместили? Ах, что это я! Вы поешьте, поешьте. Мы потом с Вами встретимся, все обсудим и все проблемы решим. А сейчас извините, мне надо композитора проводить, он сегодня очень устал.
Мадам амбассадор (так ее с легкой руки местных стало называть все посольство), оставив Ивана тихо доедать свои бутерброды, стала протискиваться сквозь толпу сотрудников посольства с женами к своему супругу и виновнику торжества. Что-то ей подсказывало, что не стоит этих двоих оставлять без контроля. Предчувствия ее не обманули. Вышедший на секунду из под ее бдительного контроля супруг выкинул неожиданный фортель. Он подошел к черному полированному роялю, который уже много лет украшал нижний холл резиденции, но так ни разу и не был настроен. Он поднял крышку этого чисто декоративного инструмента и поманил пальцем композитора.
– Слушай, уважь народ, сыграй нам что-нибудь душевное.
Композитор не знал о том, что инструмент для музыцирования непригоден, но он сегодня уже дал трехчасовой концерт в некондиционированном помещении собора, он уже отстоял на ногах два часа приема на жаре, он чисто по-человечески устал, поэтому стал отнекиваться. Но отнекивался он как-то вяло, видимо в силу все той же усталости. Но посла это только раззадорило:
– Сыграй для народа! Я-то тебя слышал, а остальные нет. Как же так! Ты для африканцев играл, а для своих отказываешься?
Дело принимало политический оборот, и композитор решил не связываться. Он обреченно подошел к роялю. Взял несколько аккордов, и моментально понял, что ничего хорошего из игры на этом инструменте не выйдет. С другой стороны,