Элегия тени. Фернандо Пессоа

      Я забываю промысел бродяжий,

      И к речке мгла осенняя примята,

      И сердцу стала гостией утрата…

      И в нем – дороги, не узнать, куда же…

      Со мной стряслись могильные пейзажи…

      Лицо твое, как небо, серовато;

      Последние свечения заката

      Еще о чем-то шепчутся на кряже…

      И мне на плечи, к истине слепое

      И судорогу расщемив гадливо,

      Мое былое, полное прибоя,

      Взвалилось под морозным небосводом.

      Шагает осень похоронным ходом

      Вдоль по дороге моего надрыва.

      Позволь, арфистка, целовать позволь —

      Но не ладонь, а взмах твоей ладони:

      Чтоб этот Жест во глубине бессоний

      Стал только Жестом, обернулся столь

      Бесплотным и уже избывшим боль,

      Сколь стали на старинном медальоне

      Коленопреклоненные в короне,

      Которых вящий покорил король.

      Ты сделалась прибытком и разором,

      Луною, что крадется по озерам,

      Когда вокруг чернеется камыш…

      Ты отзвук в сталактитовой пещере;

      И если обретением даришь,

      То только обретением потери.

      Своих часов бессонный шелкопряд,

      Ты ускользаешь наподобье тени,

      Отсрочивая для своих молений

      Уже давно предвещанный обряд.

      И эти губы в океанской пене

      Укором нерасслышанным корят;

      И чем длиннее череда утрат,

      Тем вечер и крылатей, и забвенней.

      Все перволунья хочется исплавать —

      И только жижа булькает в углу;

      Стоячая засасывает заводь…

      Я буду царь, но буду не теперь я…

      И я машу в саргасовую мглу

      За океаном моего безверья.

      Сюда я прихожу издалека,

      И я дышу туманом и раздором,

      Неся свой образ пасмурный, в котором

      Есть образ неземного двойника.

      Я был когда-то, в прошлые века,

      Не Боабдилем, но прощальным взором[1],

      Скользящим по гранадским косогорам,

      Где залегла навечная тоска.

      Я павшая гранадская держава,

      Сиротствую у мира на виду…

      Дорога есть, а цели не найду.

      Я сам своя смертельная отрава,

      Вчерашняя ненадобная слава,

      Подсолнечник в бессолнечном саду.

      Посланник неизвестного владыки,

      Я сам не знаю, что я говорю.

      Мои слова, угодные царю,

      Мне кажутся бессмысленны и дики.

      Распался я на образ двоеликий,

      Две части меж собой не замирю:

      То