Дочь снегов. Сила сильных. Джек Лондон
совершенно иная, хотя ничуть не менее оживленная картина общественной жизни Даусона. Поскольку страна была еще чересчур молода для клубной жизни, вся мужская половина населения собиралась в салонах. Исключение составляли только священники и миссионеры. В салонах обсуждались и заключались всевозможные сделки, вырабатывались проекты, совершались закупки, обсуждались последние новости и поддерживались добрые, приятельские отношения. Там сталкивались люди совершенно различного общественного положения: короли и погонщики собак, старожилы и чечако – все встречались у стоек бара на равной ноге. Кончилось тем, – должно быть, потому, что лесопилок было еще мало и места для строек не хватало, – что салоны обзавелись карточными столиками и вощеными полами для танцев. И с этим обычаем Корлис, подчинившись общему правилу, примирился очень быстро, так что Карти, глубоко уважавший своего патрона, был вполне прав, заявляя: «А главное, что все это ему чертовски нравится, будь я проклят!».
Но всякий процесс приспособления сопровождается мучительными периодами, и, хотя Корлис в общем довольно легко освоился в новых условиях, отношения с Фроной складывалисьь далеко не так гладко. У нее был свой собственный кодекс нравственных правил, совершенно непохожий на общепринятый. Она, по-видимому, полагала, что женщина имеет право делать вещи, способные смутить даже завсегдатаев салонов. На этой почве и произошла у нее первая размолвка с Корлисом.
Фрона любила в сильные морозы кататься на собаках, чувствовать, как горят щеки, волнуется кровь, а все тело, напряженно устремляясь вперед, движется в ритмическом беге. Раз в ноябре, когда ударили первые сильные морозы и спиртовой термометр показывал шестьдесят пять ниже нуля, она выкатила сани, запрягла в них собак и помчалась по дороге к реке. Оставив за собой город, Фрона пустила собак во всю прыть. Так попеременно, то в санях, то бегом, она пронеслась через индейскую деревушку под утесами, сделала круг в восемь миль по Оленьему Ручью, пересекла реку по льду и через несколько часов мчалась уже по западному берегу Юкона против города. Фрона знала, что там проходит дорога, укатанная розвальнями, доставляющими в Даусон дрова, и думала вернуться этим путем домой. Но, проехав с милю, она попала в мягкий снег и пустила уставших собак шагом.
Прокладывая себе путь, она направила сани вдоль берега реки, под нависшими скалами. Время от времени ей приходилось сворачивать в сторону и огибать вдающиеся в реку утесы, а иногда спускаться на лед вдоль крутых стен. И вот, ведя за собою собак, она наткнулась вдруг на женщину, которая сидела на снегу, устремив взгляд на противоположный берег, где вырисовывался подернутый дымкой Даусон. Женщина плакала, и этого было достаточно, чтобы Фрона остановилась. Слеза, превратившись в льдинку, застыла на щеке незнакомки, а в печальных, затуманенных глазах ее отражалось безнадежное, безграничное горе.
– О! – воскликнула Фрона, останавливая собак и подходя к ней. – Вы ушиблись? Не могу ли я помочь вам?
Но