Ничего. Алексей Николаевич Евстафьев
Затем он позавтракал и отправился к своему приятелю-соседу за советом. На всякий случай оставил записку жене и детям, где в непреклонно-всхлипывающей манере сообщал, что всех любит, всем всё прощает и хочет, чтоб его простили за всё. В конце записки спешно приписал, что если вдруг не помрёт, то скоро будет дома.
– Приду такой, с орденом на груди: здравствуйте, жена и дети!.. А батя-то ваш ого-го!!!
Давний приятель и сосед кролика Слона – тоже всем известный кролик по имени Шестисотвосьмидесятипятикилометровый – обнаружился прямо в палисаднике своего дома, сладко дрыхнущим под развесистой смоковницей. Его сонная морда выказывала глубокое лирическое чувство неизвестного происхождения, усы торчали немного обвисло и придурковато-сомнамбулически, а шёрстка, цвета зеленеющего мрамора, была настолько густа, что уберегала от любой прохладной погоды. На засохшей ветке смоковницы висели потёртый велюровый пиджачок и грустная шляпка-канотье. Рядом с кроликом, на траве тщательно выстриженного газона, лежала миниатюрная гитара.
– Ты почему на улице спишь? – разбудил приятеля кролик Слон.
Кролик Шестисотвосьмидесятипятикилометровый долго просыпался, зевал, делал вид, что никого и ничего не узнаёт вокруг себя, пробовал заснуть заново. Но кролик Слон был настроен решительным образом.
– Хватит спать, бестолочь. Чего ты тут разлёгся, как пьяница у дороги?..
– Это ещё посмотреть надо, кто из нас пьяница. – соизволил сердито откликнуться кролик Шестисотвосьмидесятипятикилометровый. – А я вовсе даже не случайно на свежем воздухе лежу, а вдохновения дожидаюсь. Мне ведь, Слоник, вчера вздумалось этакий романс для гитары сочинить, чтоб никого равнодушным не оставить. Ни единую человеческую душонку. Мелодия тут же помстилась, а стихи на ум никак не шли.
– Про что хоть романс?
– Про чувства, про что ж ещё. О чём мне лучше всего понятно, о том и пишу. Всё о себе, о любимом.
– Ну да. Как же я мог позабыть, что ты ещё тот Нарцисс.
– Не смейся, любезный друг. Большая часть из нас судит о Нарциссе, исходя из рассказов Овидия в «Метаморфозах». А такое суждение однобоко, и никак не затрагивает проблематику подлинного и иллюзорного. Не проникает в предмет выяснения достоверности статуса вещей, образа «симулякра», подменяющего собой реальность.
– Ты бы сам себя не подменял, когда такую чепуху городишь. – рассмеялся кролик Слон. – Ты же приличный и хороший дядька, хотя иногда и якаешь не в меру.
– Себя любить не плохо, доложу тебе со всей откровенностью. Лишь бы не увидеть в зеркале пустоту и не отождествить себя с ней.
– Ладно, лучше сыграй, что насочинял. Я скажу честно, стоит ли тебе дальше голову ломать.
Кролик Шестисотвосьмидесятипятикилометровый широко зевнул, взялся за гитару, предварительно пошарабарившись по струнам толстенькими пальцами, и старательно исполнил заунывную укачивающую мелодию, удобряя её на припевах корявыми пассажами. Стихов романса он не стал петь, а только выводил голосом протяжные аукающие рулады. При этом щёки