Тигана. Гай Гэвриел Кей
Томассо, еще два года назад миновавший свой сороковой день именин, знал, что если не будет осторожным, то легко может снова почувствовать себя ребенком.
Он был двенадцатилетним мальчиком, когда Сандре, герцог Астибарский, обнаружил его голым в соломе на конюшне с шестнадцатилетним сыном главного конюха.
Его любовника, разумеется, казнили, тайком, чтобы замять дело. Томассо отец порол три дня подряд, и каждое утро кнут снова педантично находил заживающие раны. Матери было запрещено к нему заходить. Никто к нему не заходил.
Это была одна из немногих ошибок отца, рассуждал Томассо, мысленно возвращаясь на тридцать лет назад из осенних сумерек. Он знал, что его особое пристрастие к кнуту во время занятий любовью появилось именно в те три дня. Это была одна из его, как он любил выражаться, счастливых находок.
Сандре больше никогда его так не наказывал. И никаким другим прямым способом. Когда стало очевидно, что предпочтения Томассо, мягко выражаясь, ни изменить, ни подавить не удастся, и что нет никакой надежды сохранить тайну, герцог просто перестал замечать своего среднего сына.
В течение более десяти лет таких отношений Сандре терпеливо пытался подготовить Джиано к роли своего преемника и почти столько же времени тратил на молодого Таэри, давая всем понять, что его младший сын стоит в линии наследования сразу за старшим. Более десяти лет Томассо просто не существовало в стенах дворца Сандрени.
Хотя он определенно существовал в других местах Астибара и в ряде других провинций тоже. По причинам, которые только теперь стали для него до боли очевидными, Томассо на протяжении всех этих лет пытался затмить своим беспутством всех вельмож Астибара, о которых до сих пор рассказывали ужасные истории, хотя некоторые из них были покойниками уже лет четыреста.
Он полагал, что ему это отчасти удалось.
Несомненно, «набег» на храм Мориан в ту далекую ночь весеннего Поста будут еще долго помнить как крайнюю глубину падения или как вершину (все зависит от точки зрения, как он любил говорить тогда) святотатственного разврата.
Этот набег никак не сказался на его взаимоотношениях с отцом. Не на чем было сказываться, не было никаких отношений с того самого утра в соломе, когда Сандре по воле судьбы вернулся с верховой прогулки на час раньше. Они с отцом умудрялись не разговаривать и даже не замечать друг друга и во время семейных обедов, и во время официальных мероприятий. Если Томассо узнавал то, что, по его мнению, следовало знать Сандре – а это случалось довольно часто, принимая во внимание те круги, в которых он вращался, и их хронически опасное время, – он рассказывал об этом своей матери во время еженедельных совместных завтраков, а она уже принимала меры, чтобы сведения дошли до отца. Томассо также знал, что она следила и за тем, чтобы Сандре становилось известно об источнике этих сведений. Но это не имело значения.
Она умерла, выпив отравленное вино, предназначенное для мужа, до последнего в своей