Божьи воины. Анджей Сапковский
по возможности приятную гримасу. – Приветствую, отец. У меня к вам…
Он осекся.
– Брат… – Лицо исповедника вдруг обмякло, обвисло в удивлении. – Брат Маркус! Ты? Ты! Уцелел! Выжил? Глазам своим не верю!
– И правильно делаешь, – холодно ответил священник с глазами цвета стали. – Ибо ошибаешься, отче. Меня зовут Кнойфель. Отец Ян Кнойфель.
– Я брат Каетан! Ты меня не узнаешь?.. Но я тебя узнаю. – Старичок исповедник сложил руки. – Как ни говори, мы четыре года провели в монастыре в Хрудиме… Мы ежедневно молились в одной и той же церкви и вкушали в одной и той же трапезной. Ежедневно встречались на хорах. До того ужасного дня, когда к монастырю подошли еретические орды…
– Ты путаешь меня с кем-то.
Исповедник немного помолчал. Наконец лицо у него просветлело, а губы сложились в улыбку.
– Понимаю! – сказал он. – Инкогнито! Опасаешься слуг дьявольских с длинными и мстительными руками. Напрасно, брат, напрасно! Не знаю, Божий странник, какие тебя привели к нам дороги, но ныне ты среди своих. Нас здесь много, нас тут целая группа, целая communitas[111] несчастных беглецов, изгнанных с родины, изгнанных из своих разграбленных монастырей и обесчещенных храмов. Здесь брат Гелиодор, который еле живым ушел из Хомутова, аббат Вецхоузен из Кладрубов, есть беглецы из Страхова, из Яромира и Бжевнова… Хозяин этих земель, человек благородный и богобоязненный, благоволит к нам. Позволяет нам вести здесь школу, читать проповеди о преступлениях кацеров… Хранит нас и защищает. Я знаю, что ты пришел, брат, понимаю, что не хочешь раскрываться. Если такова твоя воля, я соблюду тайну. Слова не произнесу. Захочешь идти дальше – никому не скажу, что видел тебя.
Сталеглазый священник какое-то время глядел на него.
– Конечно, – сказал наконец, – не скажешь.
Молниеносное движение, удар, усиленный всей мощью плеча. Вооруженная зубатым кастетом пятерня ударила исповедника прямо в кадык и вдавила его глубоко в раздавленную гортань и трахею. Брат Каетан захрипел, схватился за горло, глаза вылезли из орбит. Он пережил резню, которую табориты Жижки устроили Хрудимскому монастырю доминиканцев в апреле 1421 года. Но этого удара он перенести не мог.
Святая Катерина и пухленькие ангелочки равнодушно наблюдали за тем, как он умирает.
Священник со стальными глазами снял с пальцев кастет, наклонился, ухватил труп за сутану и затащил за исповедальню. Сам присел на лавочке, прикрыв лицо капюшоном. Он сидел в полной тишине, в запахе кадил и свечей. Ждал.
Около полудня сюда, в приходскую церковь, носящую имя своей покровительницы, должна была прийти – вместе с ребенком – Катажина Биберштайн, дочь Яна Биберштайна, хозяина Стольца. Сталеглазого интересовали грешные мысли девы Катажины Биберштайн. Ее грешные деяния. И определенно исключительно грешные факты ее биографии.
В городе Свиднице, в воскресенье девятнадцатого октября, вскоре после мессы, пение и звуки лютни привлекали прохожих на улицу Котлярскую,
община (