Три дня до Нового года. Наталья Вениаминовна Лосева
закрыв за собой дверь.
– Да уж, веселее не бывает! – девочка-подросток, скорчившись, присела на край и положила рядом вещмешок.
– Как тебя зовут? – спросила Надежда, хотя страшно хотела спать.
Она пыталась угадать, сколько этой девочке лет: четырнадцать, шестнадцать? Ее сыну было бы сейчас тринадцать лет.
– Леркой меня кличут, – ответила по-простому осужденная и вскрикнула от острой боли.
– Дайте поспать! – не выдержала Ванесса Розальевна.
– И вправду – свет потушите! – присоединилась к ней Семеновна. – Никакого покоя.
Надежда, как самая крайняя и молодая, придерживая катетер, доковыляла до выключателя. В комнате воцарилась темнота. В наступившей тишине было слышно, как захрапела Клавка и где-то далеко завыли батареи. Ванесса Розальевна опять начала крутиться на кровати, подтыкая под себя одеяло. Нет, Надежде уже не уснуть, хоть ужасно хотелось забыться, чтобы не чувствовать боли и подкатывающей к горлу тошноты.
– Тебе сколько лет? – после некоторой паузы шепотом спросила Надежда у вновь прибывшей.
– Восемнадцать. С половиной, – с гордостью добавила последнее Лерка.
Надежда этой истощенной девочке давала гораздо меньше. «Значит, родилась до Чернобыля, – отметила для себя она. – Повезло…» Женщина думала, что новенькая в подростковой, а она уже во взрослой колонии жизнь мыкает. Она представила, как непросто этому тщедушному, наивному воробью вариться в одном котле с тертыми бабами. Наверное, совсем не сладко, вот и приходится спасаться от их нападок в медсанчасти. Ради нескольких дней перерыва, ради тарелки добротного супа, куска масла она даже готова положить себя под нож.
– Так ты во взрослой?! – вырвалось у Надежды.
– Ну, когда это кончится??? – раздался из-под одеяла голос Ванессы Розальевны. – Терпения уже нет!
На время возобновилась тишина. И вдруг возле себя Надежда услышала чье-то дыхание.
– Это я, – шепотом сказала Лерка. – Все равно не усну. Бок болит, да и голова тоже. Можно я прилягу, а то совсем нет сил… – попросила новенькая Надежду, как будто они давно знакомы.
Лерка легла на кровать, и Надежда накрыла больную одеялом.
– Я первый раз в подростковой была на Хромке, а теперь вот в Песках…
– И чего ты там забыла? – не к месту вырвалось у Надежды.
– Гм, забыла… Ничего я не забыла, – раздался надрывный голос осужденной. – Это меня все забывают. Мать – в детдоме… А этот придурок – в тюрьме…
Надежду обожгло. Как же она могла… вот так по-больному, тем более сейчас…
Лерка говорила быстро, как будто хотела успеть донести что-то важное. Казалось, для нее жизненно необходимым было на краю неизвестной пропасти освободиться от того, что мучило, жгло, не давало покоя. А может быть, хотелось поделиться своей тайной с кем-то со стороны, не из зоны. Поймут ли ее здесь, не осудят? Она тянулась к нормальной жизни и не верила в ее существование, в ее реальность. Девчонка, не знавшая родного