Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти. Шошана Зубофф

Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

в заданных пределах предопределенных ролей или групповой идентичности. Улучшение здоровья и увеличение продолжительности жизни дали время для достижения глубины и зрелости во внутренней жизни, укрепляя легитимность личной идентичности в сравнении с априорными социальными нормами и в противовес им.

Даже когда мы возвращаемся к традиционным ролям, сегодня это вопрос собственного выбора, а не абсолютной истины, навязанной при рождении. Как сказал великий клиницист идентичности Эрик Эриксон:

Сегодняшний пациент страдает больше всего от отсутствия ответа на вопрос, во что ему следует верить и кем он должен или <…> мог бы быть или стать, тогда как на заре психоанализа пациент страдал больше всего от запрещений (inhibitions), которые мешали ему быть тем и таким, кем и каким, как ему казалось, он по сути своей являлся[33].

Эта новая ментальность ярче выражена в более богатых странах, но исследования говорят о наличии значительных групп людей «второго модерна» почти во всех регионах мира[34].

Первый модерн подавлял рост и внешнее выражение личности в пользу коллективных решений, но ко второму модерну все, что у нас осталось, – это наше «я». Новое чувство психологической суверенности стало захватывать мир задолго до того, как появился интернет, чтобы усилить его притязания. Мы учимся кроить свои жизни методом проб и ошибок. Ничто не задано изначально. Все должно быть пересмотрено, передумано и воссоздано на условиях, которые имеют смысл для нас – семья, религия, секс, гендер, мораль, брак, человеческие сообщества, любовь, природа, социальные связи, участие в политической жизни, карьера, еда…

По сути, именно эта новая ментальность и ее требования и вызвали в нашу повседневную жизнь интернет и бурно растущие информационные технологии. Тяготы жизни без определенной заранее судьбы повернули нас к открывающим новые горизонты и насыщенным информацией ресурсам новой цифровой среды, которая предлагала новые способы усиления наших голосов и формирования наших собственных, выбранных нами моделей коммуникации. Это настолько глубокая трансформация, что можно без преувеличения сказать, что индивид, как автор своей собственной жизни, стал главным героем нашего времени, воспринимаем ли мы этот факт как освобождение или как проклятие[35].

Западный модерн сформировался вокруг канона из принципов и законов, которые наделяют нас нерушимыми индивидуальными правами и признают неприкосновенность каждой отдельной жизни[36]. Тем не менее только с приходом второго модерна непосредственный жизненный опыт стал догонять формальное право. Эта ощущаемая истина выразилась в новых требованиях сделать актуальным в повседневной жизни то, что уже закреплено в законе[37].

Несмотря на свой освободительный потенциал, второму модерну суждено было стать нелегким местом для жизни, и условия нашего существования

Скачать книгу

33

Erik Erikson, Childhood and Society (New York: W. W. Norton, 1993), 279; Эрик Эриксон, Детство и общество (Москва: АСТ, 1996), 294.

34

Ronald Inglehart, Culture Shift in Advanced Industrial Society (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1990); Ronald F. Inglehart, “Changing Values Among Western Publics from 1970 to 2006,” West European Politics 31, nos. 1–2 (2008): 130–146; Ronald Inglehart and Christian Welzel, “How We Got Here: How Development Leads to Democracy,” Foreign Affairs 88, no. 2 (2012): 48–50; Ronald Inglehart and Wayne E. Baker, “Modernization, Cultural Change, and the Persistence of Traditional Values,” American Sociological Review 65, no. 1 (2000): 19; Mette Halskov Hansen, iChina: The Rise of the Individual in Modern Chinese Society, ed. Rune Svarverud (Copenhagen: Nordic Institute of Asian Studies, 2010); Yunxiang Yan, The Individualization of Chinese Society (Oxford: Bloomsbury Academic, 2009); Arthur Kleinman et al., Deep China: The Moral Life of the Person (Berkeley: University of California Press, 2011); Chang Kyung-Sup and Song Min-Young, “The Stranded Individual Under Compressed Modernity: South Korean Women in Individualization Without Individualism,” British Journal of Sociology 61, no. 3 (2010); Chang Kyung-Sup, “The Second Modern Condition? Compressed Modernity as Internalized Reflexive Cosmopolitization,” British Journal of Sociology 61, no. 3 (2010); Munenori Suzuki et al., “Individualizing Japan: Searching for Its Origin in First Modernity,” British Journal of Sociology 61, no. 3 (2010); Anthony Elliott, Masataka Katagiri, and Atsushi Sawai, “The New Individualism and Contemporary Japan: Theoretical Avenues and the Japanese New Individualist Path,” Journal for the Theory of Social Behavior 42, no. 4 (2012); Mitsunori Ishida et al., “The Individualization of Relationships in Japan,” Soziale Welt 61 (2010): 217–235; David Tyfield and John Urry, “Cosmopolitan China?” Soziale Welt 61 (2010): 277–293.

35

Beck and Beck-Gernsheim, Individualization; Ulrich Beck, A God of One’s Own: Religion’s Capacity for Peace and Potential for Violence, trans. Rodney Livingstone (Cambridge, UK: Polity, 2010).

36

Thomas M. Franck, The Empowered Self: Law and Society in an Age of Individualism (Oxford: Oxford University Press, 2000).

37

Beck and Beck-Gernsheim, Individualization, xxii.