И в печали, и в радости. Марина Макущенко
много раз переживала это сама и наблюдала со стороны журналистскую ломку, когда хочешь добавить яркости, а темы нет или она слаба (никого не обманули или обманули, но так же, как и в прошлый раз, или трупов мало, или нет конфликта, или проблема есть, а картинки нет). А потом ты получаешь, очень быстро проносишь сквозь себя и отдаешь, и опять эйфория, и опять сон… И так много лет.
– А вы сами, замужем? – спросила у меня претендентка.
Я посмотрела в ее анкету. Даша, тридцать лет, переводчик. Она хорошо выглядела, у нее была ухоженная кожа, аккуратная прическа, свежий маникюр.
– Нет.
– Почему же себе мужа не найдете? Там что, там нет нормальных?
Я не знала.
– Просто я не хочу.
Она недоверчиво подняла бровь. Думала, я обманываю ее.
– Мы же не молодеем, – сказала она мне.
«Это точно», – продолжала размышлять я. Каждый день – шпильки и профессиональный макияж. Под всем этим у большинства теледив – уставшая кожа, красные от недосыпа или освещения (сейчас я имею в виду техническое освещение) глаза, гастрит, варикозное расширение вен, межпозвоночная грыжа, халюс вальгус и уставшая, изношенная всеми этими жизнями душа. Конечно, это профессиональные болезни во многих сферах, и быть журналистом не хуже и не тяжелее, чем тем же доктором, бухгалтером, артистом, водителем. Срок годности человека заканчивается, и у каждого по своим причинам.
Наконец последняя девушка дала интервью. Я уже не могла их оценивать. Мы уже даже ничего не обсуждали с оператором. Распрощались в коридоре и разошлись по номерам. Я решила полежать в ванной, включила воду, а сама села в кресле. Я не включала свет и не хотела смотреть в зеркало. Я слушала воду и старалась сконцентрироваться на звуке. Но в голову лезли вопросы: «А я вообще есть? Бывают бывшие наркоманы?» Я вглядывалась в темноту.
Я начинала сомневаться, потому что три предыдущие попытки, когда я увольнялась, попытки бросить приводили к стремительному возвращению, когда поворачиваешься и видишь, что дверь, из которой ты вышел, – в ней свет, в ней радуга, а здесь – темно, и ты бежишь назад и кричишь: «Не закрывайте, я не останусь здесь одна, я боюсь темноты!» Я всегда успевала вскочить в щель. Я боюсь темноты, которая хватает за пятки и сжимает сердце. Я не могу заставить себя переждать момент, когда начнешь привыкать и видеть силуэты.
Отказавшийся от дозы наркоман страдает от того, что все ощущения, которые ему может подарить реальная жизнь, – слабые и тусклые по сравнению с жизнью под кайфом. Но жить в иллюзиях нельзя. Они разрушительны для тела и души, они убивают, и не только носителя. В марафоне трудно заметить и по-настоящему понять эти жизни, которые мы походя поднимаем, осматриваем, оцениваем, отбрасываем, украшаем, преподносим, популяризируем, носимся с ними – от силы три дня, – забываем и все равно выбрасываем. Это я тоже еще понимала. И поэтому цеплялась за слабую ниточку в виде науки.
Я погрузилась в горячую воду, а через