Призрачный мир. Сборник фантастики. Олег Дивов
вокруг древка так, что получается словно бы головка тяжеленной булавы. Свинец мечет или отрезки толстых стрел навроде арбалетных. Ну а после четверного выстрела – как палица, да.
И вот он приподнимает свою пиксиду последним живым усилием… вверх ему оружие не направить, да и толку бы разить через перекрытия башни – но еретик ведет ее куда-то перед собой. Что или кто там – мне не видно, часть щитов уцелела. А вот что может быть…
«…чтобы взыскать с вас сразу за все!»
Пушечное зелье. Бочонок, причем не один. Свинец или тем паче стрела – ерунда, но ведь пиксида вблизи не только убойный снаряд мечет, но прямо-таки плюется огнем, мне ли не знать!
Только подумать о том успеваю, а сделать хоть что-то – куда там. Харкнули пламенем два из четырех стволов пиксиды – и мгновенно, словно бы в тишине, вся башня превращается в огненный столб.
«…чтобы взыскать с вас сразу за все!» – доканчивает она. – Надиктовано в замке Сюлли двадцать третьего марта миновавшего года. Жан Паскурель записывал, мой секретарь и духовник. Не совсем так, как я ему диктовала, конечно, – но он сказал, что на церковной латыни слова «задница» не существует и многих других слов тоже.
Я сижу как пришибленный. Но понемногу начинаю соображать: не было. Не миновало двадцать лет и еще четыре, не потеряли мы Малыша в бою за мост через эту реку, как ее… не выговорить… И не поглотило пламя Деву вместе с епископом…
Вместо этого Дева продолжает мне что-то говорить – даже не очень важно что. На разговоры все равно времени нет, а скоро совсем не будет.
Прикрикнуть, что ли, на нее? Ага, тут прикрикнешь: на такое даже прозванный Ла Гиром не отваживался.
Он-то не отваживался, а я, по старой памяти, наверное, и мог бы. Аж три раза у меня это получалось. «Сиди уж, младшая!» – и я опускаю забрало (доспехи-то у нас по одним лекалам деланы, надоспешная котта тоже одних цветов), беру у нее из рук укороченное по-пехотному копье и, как бы ее шагом, стараясь не перепутать ногу, на которую надо прихрамывать, иду к рядам наших, перестраивающихся под обстрелом со стен Турели; а на исходе того дня сеньор де Виньоль сказал привселюдно, что в бою Дева ему ровня; небось старый душегуб Реми гордо усмехнулся из пекла, хотя и устояла тогда проклятая бастида. День же спустя, седьмого мая: «Лежи уж, младшая!» – и Малыш, Пьер то есть, помогает мне приладить ее латное оплечье, чтобы все видели дыру от стрелы – и пала пред Девой дважды пролившая ее кровь Турель, и воспрял Орлеан…
А последний раз, собственно, не прикрикнул – прошептал испуганно: мол, да ты чего, близняшка, на ногах ведь едва стоишь! Стены же Жаржо тверды, осадная лестница крута, отпор бешен – уже на третьем «Отче наше» так садануло меня по темени, что рой светящихся пчел закружился перед глазами, жужжанием своим заглушая лязг железа, да орудийный грохот, да все прочие звуки тоже. Шлем выдержал, ага; но об этом я узнал уже ближе к вечеру.
Говорят, в тот день Дева покрыла себя неувядаемой славой, проявив отвагу даже бóльшую, чем при освобождении Орлеана. В помятом шлеме и броне,