Заколдованный замок. Сборник. Эдгар Аллан По
чтобы она не могла разбиться.
Отдохнув немного после этой удачной находки, я снова опустился под воду и на этот раз нашел цепь, с которой поспешил подняться. Привязав ее к себе, я спустился в третий раз, но лишь убедился, что никакие усилия не помогут открыть дверь в кладовую. В отчаянии я вернулся.
Теперь надежды не осталось, и по лицам товарищей я понял, что они готовы умереть. Портвейн явно вызвал у них опьянение, которого я не испытывал из-за того, что несколько раз погружался под воду после того, как выпил. Разговаривали они довольно бессвязно и о материях, никак не касающихся нашего нынешнего положения. Питерс постоянно что-то спрашивал меня о Нантакете, а Август, помню, подошел ко мне с очень серьезным видом и попросил дать ему расческу, потому что в волосах у него было полно рыбьей чешуи и он хотел вычистить ее перед тем, как сойти на берег. Паркер выглядел трезвее остальных. Он предложил мне наобум нырнуть в кают-компанию и принести оттуда все, что попадется под руку. Я согласился и с первой же попытки, пробыв под водой почти целую минуту, поднял небольшой кожаный саквояж, принадлежавший капитану Барнарду. Он был сразу же открыт в слабой надежде на то, что там может оказаться что-нибудь съестное или выпивка. Внутри не оказалось ничего, кроме коробки с бритвами и двух льняных рубашек. Я еще раз нырнул и вернулся ни с чем. Когда моя голова снова показалась над водой, я услышал удар по палубе и увидел, что мои друзья неблагодарно воспользовались моим отсутствием, чтобы допить остатки портвейна и уронили бутылку, спеша положить ее на место, пока я не поймал их на горячем. Когда я упрекнул их в бессердечности, Август зарыдал. Остальные двое попытались рассмеяться, переводя все в шутку, но я искренне надеюсь, что никогда больше не стану свидетелем такого смеха: их лица исказились самым ужасающим образом. Было очевидно, что горячительный напиток, попав в их пустые желудки, возымел мгновенное и сильнейшее действие: все они были пьяны. С большим трудом мне удалось убедить их лечь, и очень скоро они провалились в тяжелый сон, сопровождаемый громким храпом.
В одиночестве меня одолел страх. Я не видел для нас иного будущего, кроме медленной мучительной смерти от голода, в лучшем случае нас бы погубил следующий шторм, потому что в нынешнем ослабленном состоянии мы бы не выдержали еще одного буйства стихии.
Голод, который я все время ощущал, был почти невыносим, и я почувствовал, что готов на все, лишь бы хоть как-то удовлетворить его. Перочинным ножом я отрезал полоску кожи от саквояжа, разделил ее на части и попытался ее съесть, но не смог проглотить, хоть и ощутил некоторое облегчение, когда пожевал и выплюнул несколько кусочков. Под вечер мои друзья начали просыпаться, один за одним, каждый в состоянии неописуемой слабости и ужаса, вызванных воздействием вина, пары которого уже улетучились. Они тряслись, как в малярии, и жалобно просили воды. Их состояние необычайно опечалило меня, но одновременно заставило обрадоваться тому стечению обстоятельств, которое помешало мне выпить вместе с ними