Однажды в Москве. Часть I. Ильгар Ахадов
глаза.
– А-а, брось! Что ты ерунду мелешь?! – почти закричал Самвел Манучаров. – Родина!.. Не смеши! Твоя родина Баку, поселок Кирова, наш двор! Ты до этого и дня не был в этом гребаном Карабахе! Что у тебя общего с ними? Ты думаешь, нам этот Карабах нужен был? Мы все потеряли из-за него! У меня несколько поколений жили в Баку, на Завокзальной, в Кировском. Я каждый дом, каждую семью знал в этих районах, будь хоть армяне, хоть азербайджанцы. В любой двор, в любую дверь мог зайти без стука. Вот где была моя Родина!.. А теперь? Разве мы живем? Мы существуем просто, понимаешь? Каждый день, сталкиваясь с этими чужими харями, везде: на улице, на работе, в транспорте, в гостях – я в их взглядах читаю только одно: понаехали! А то, что, “понаехав”, я за пару лет своими армянскими мозгами создал рабочие места, кормлю и пою их, им, конечно, неинтересно. Я, Самвел Манучаров, имеющий два высших образования, который в Баку с секретарями райкомов разговаривал на “ты”, здесь лицо кавказской национальности, человек второго сорта!
Ты их хоть на шее вози, хоть душу отдай, Кавказ для них всегда будет бельмом в глазу! А то, что кавказец Сталин для них империю создал, которую они пропили, быстро забыли!..
– Самик, успокойся… – тревожно промолвила тетя Роза, нежно гладя его по плечу. – Тебе нельзя нервничать, сахар поднимется.
– А пусть… – он махнул рукой. – Хоть одним разом. Все надоело.
– Сдурел на старости? – разозлилась жена. – А нас на кого оставишь?
– Не все такие, – примиряюще высказалась тетя Инна, – не бери грех на душу, Самик, разве наши соседи плохие? Нас везде уважают. В магазине меня всегда без очереди пропускают. Даже этот пьяница… Как его? Который в подъезде в полосатой майке спит. Порох…
– Прохор, – подсказал Эммануил.
– Да, он меня графиней называет и всегда галантно кланяется, – хихикнула она, подкашливая. – Он мне напоминает спившегося аристократа.
– Твоему спившемуся аристократу в заштопанной тельняшке Мануля каждое утро исправно выдает на пойло, и если он по какой-то причине этого не сделает, то тот способен от злости блевануть у нашей двери или, извини, мама, вообще написать на площадке, как он однажды это сделал. Вот потому и кланяется, что пьет на наши деньги.
– Вай, что ты говоришь, Самик, – тихо заохала тетя Инна. – Вай, чтобы он сдох, негодник…
– Соседи тоже свое получают. Нет-нет, я к каждой двери подкидываю то мешок муки, то мешок картошки. И все ради того, чтобы моя бала… – погладил он с нежностью волосы рядом сидевшей Джулии, – не читала в их глазах это омерзительное “понаехали”, мама. А в магазин я тоже выгодно для них поставляю продукцию, за которую расплачиваются, когда удобно. Так что причина их уважения не твои седые волосы и зрелые года. Тут тебе не Баку.
– Вай Баку, мой несчастный Баку… – опять всплакнула Инесса Андреевна, поднеся свой белоснежный платок к старческим глазам. – Какой ты жестокий стал, Самик. Ты раньше такой хороший мальчик был…
– Аа-а… – раздраженно махнул Самвел Манучаров. – С этой сумасшедшей